Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

Наступление началось ночью под проливным дождем. Водители танков, преодолевая неимоверные трудности, штурмовали Главный хребет. На Ужокском перевале, несмотря на упорное сопротивление противника, передовой отряд прорвал оборону врага, и вся подвижная армейская моторизованная группа, перевалив через хребет, вышла на оперативный простор, создавая угрозу окружения вражеской группировки. Противник с боями стал отступать.

18 октября Москва от имени Родины салютовала доблестным войскам 4-го Украинского фронта, преодолевшим Карпаты.

26 октября подвижная армейская группа под командованием полковника Хомича с боями первая ворвалась в Мукачево и овладела этим важным узлом коммуникаций и опорным пунктом.

27 октября был освобожден город Ужгород. И опять приказ Верховного Главнокомандующего:

«В ознаменование одержанной победы соединения и части, наиболее отличившиеся в боях… представить к присвоению наименования «Ужгородских» и к награждению орденами».

Впереди еще были не менее ожесточенные бои. И в приказах Верховного Главнокомандующего не раз упоминались части 317-й стрелковой дивизии под командованием полковника Хомича.

Закончив войну командиром дивизии, Иван Федорович Хомич вернулся на преподавательскую работу в Военную академию имени М. В. Фрунзе.

Мать Романа Зинаида Даниловна Лопухина, постаревшая, с седой прядью в волосах, возвращалась домой в сумерках.

В глубине двора — кособокий маленький глинобитный домик с облупленными, давно не видевшими побелки стенами, с иссохшими ставнями, обветшалым крылечком, от которого по жердочке к старому дереву пролегла корявая виноградная лоза.

Подойдя к дощатой калитке палисадника, она трепетным взглядом отметила: в почтовом ящике что-то забелело. «Ну кто в такое тяжелое время будет писать?» — подумала мать.

И задрожала рука, едва приблизила к глазам солдатский треугольник с ее адресом, написанным сыновней рукой.

«Рома жив! Рома жив!» Кровь застучала в висках.

Войдя в дом, с нетерпением засветила керосиновую лампу и, прочитав его короткое письмо, расплакалась от внезапной сердечной радости…

Три года не было известий от сына, и теперь, при свете лампы-семилинейки, заплаканными глазами глядя на неровный, с наклоном вправо, убористый почерк, целовала серый шершавый листок, прижимала его к лицу, чтобы ощутить сыновний дух.

Для матери сын оставался все таким же чутким, вежливым в обращении с людьми, несловоохотливым, очень добрым, усидчивым в работе и настойчивым. Копия отца. Да и внешность отца. Во всяком случае, таким он оставался в ее памяти. Но как ни пыталась, не могла представить, каким же теперь стал ее сын. В душе она была спокойна за него — с вполне мирной профессией врача…

После настойчивых просьб Роману Лопухину разрешили наконец непосредственно участвовать в боевой операции по освобождению Изяслава. Партизанскому отряду под командованием Музалева предстояло форсировать реку Горынь и внезапно нанести удар по огневым позициям противника. Февральской ночью глухими лесными дорогами пробирались партизанские отряды к городу. Ездовые настегивали, понукая, лошаденок, санитары помогали вытаскивать из лесной хляби повозки. Роман как врач-хирург перед боевой операцией думал о самом важном — о срочной медицинской помощи в боевых условиях. Ему хотелось предусмотреть все, чтобы облегчить страдания раненых…

Вместе со всеми в предрассветной мгле с винтовкой над головой он погружался в реку. Сначала ледяная вода лишь стягивала ступни ног, скручивала мышцы, и, наконец, все тело как бы пронизывалось стальными иглами. Но удивительно, — преодолевая речную быстрину, он думал теперь только об одном: как можно скорей выбить врага из траншей, бункеров, дзотов.

В обледенелых одеждах на февральском ветру партизаны вплотную приблизились к городским окраинам и по сигналу ракеты бросились в атаку. Захватив четыре орудия, часть обоза, они стремительно атаковали здание военной комендатуры и полиции. Гитлеровцы, засев в каменных домах, на чердаках и колокольне, упорно сопротивлялись. Появились первые раненые и убитые. Огнем сорокапятки удалось уничтожить пулемет на церковной колокольне. К часу дня при активном участии других партизанских отрядов и армейских стрелковых подразделений город Изяслав был очищен от гитлеровцев.

Когда в операционной горбольницы Роман Лопухин, прооперировав тяжелораненого, готовился к новой операции, стены вдруг вздрогнули, зазвенели, разбиваясь, оконные стекла, с побеленного потолка посыпалась штукатурка.

— Та-анки! — донесся с крыльца чей-то отчаянный вопль, и в дверях показалось встревоженное лицо санитара.

— Все отходят! — выдохнул он и вопросительно уставился на врача с фельдшером.

Лопухин, остановив кровотечение, накладывал давящую повязку.

— Носилки! — крикнул он санитару.

Когда вынесли раненого на крыльцо, от очередного взрыва шарахнулись кони. Дым застилал все вокруг. От нового взрыва заложило уши, и, не слыша себя, Лопухин стал отдавать распоряжения обозу с ранеными отходить в безопасное место.

Под натиском тяжелых бронированных машин с длинными стволами, за которыми двигалась вражеская пехота, стрелковые подразделения и партизаны, еще не окопавшиеся как следует, были вынуждены отходить через старый город. И не слышно было стрельбы из противотанковых пушек, а только слышна была трескотня автоматов и винтовок. Люди, просачиваясь между домов, спешили убраться за мост через Горынь в старую часть города.

Еще продолжались кровопролитные бои в Изяславе, а санитарный обоз, сопровождаемый Лопухиным, направлялся к базовому госпиталю.

Выполняя приказ, уходили по глухим лесным дорогам. Надрывались, утопая в грязи, измученные кони, лопались постромки, брели, держась за повозки, раненые партизаны. Тяжелораненые, с открытыми переломами и кровотечением, лежали по три-четыре человека на повозке. Некоторым была нужна срочная хирургическая помощь. Лопухин по возможности прямо на ходу, в повозках оказывал помощь. Останавливал кровотечение, проводил противошоковые мероприятия, накладывал повязки. У одного пожилого партизана он насчитал двадцать шесть осколочных ранений, но тем не менее жизнь его была вне опасности. А вот юного ординарца Валю Котика спасти не удалось. Рана была хоть и одна, но смертельна. Роман закрыл мальчику глаза, безучастно смотревшие в серое небо.

В селе Стриганы расположился партизанский госпиталь. Едва разместили легкораненых по хатам, а тяжелых в школу, на попечение госпитальных врачей, Лопухин, выполняя приказ, сразу же двинулся в обратный путь с обозом к Изяславу, где продолжались кровопролитные бои.