Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

— Где лес взял? — спрашивает с ехидцей.

— На повале. — У Сусанова пересохло в горле. — Согласовано… С сельсоветом…

— Сельсовет не хозяин! Ты залез в государственный карман!

Похолодел Сусанов. Время было суровое. А он посягнул на государственную собственность. Но в то же время будоражила мысль: «Как же так? Загнивающие бревна — государственная собственность… А школа? Она что, частный пансион, что ли? Для кого я хлопочу? Для ребятишек, чьи родители трудятся на колхозных полях».

Вскоре вызвали Сусанова в народный суд. Строг был судья во время собеседования, но уловил в его словах что-то такое, отчего смягчился и предложил подождать в коридоре.

Вызвал лесника.

— Ты с кого взыскиваешь? — послышался голос судьи. — Этот человек плюнет и уедет, а дети? Ты бы хоть зашел в школу, посмотрел, в чем сидят, обуты ли, одеты, в каких условиях учатся? А этот человек старается! И ты, вместо того чтобы помочь, взы-ыскиваешь?! Ну-у, погоди! Знаю я твои проделки, знаю, чью баранину ты ешь, вымогаешь! Я тобой займусь!

— А можно это дело закрыть? — попросил лесник испуганным голосом.

Тем и закончился несостоявшийся суд над директором сельской школы Сусановым. Но страху он натерпелся…

А когда осилили эту школу, сказалось нервное напряжение нескольких лет. Сусанов попросил в районо путевку в санаторий. Заявление рассматривали в райкоме союза. Как обычно, разгорелся спор, кому дать в первую очередь. Нашлась в районо одна школьная дама, полагавшая, что если есть у человека то, что является причиной его страданий, то и уколоть можно это самое больное место.

— Еще неизвестно, где он потерял здоровье! — намекнула она.

Люди в райкоме союза переглядывались, недоуменно пожимали плечами и на всякий случай в путевке Сусанову отказали.

По дороге домой Сусанов вспомнил, как пригрозила ему одна женщина, сына которой он оставил на второй год. «Мы найдем на тебя управу! — кричала она. — Знаем, кто ты такой: у немцев был!» И участковый милиционер, появляясь в Корсуни, всегда проходил мимо не здороваясь, даже не повернув головы, всем своим видом показывая пренебрежение к бывшему пленному. И тот же Избачев, с кем не раз Сусанов пытался поговорить по душам, с неизменной ухмылочкой отвечал: «Я тоже мог бы оказаться в плену, да вот не захотел».

Сусанов не раз думал про это. «Значит, за то, что я был в плену, нет мне прощения?» Вот и районное начальство, приезжая в Корсунь, вроде замечает, а вроде и нет. Строгое оно, недоступное.

И на торжественном собрании в честь Октября, когда в президиум выбирали самых почетных и уважаемых граждан села, он остался у дверей, вроде бы за порядком присматривать. Будто невидимая стена отделяет его от живой политической работы. А ведь он — учитель истории, директор школы! Неужто он не понимает политики партии? Выходит, что на другое и не способен — только беседы проводить да подписку на государственный заем организовывать. То есть работает, пока заменить некем. А нового директора не присылают, потому как никто не хочет такой тяжелой работой заниматься.

Дома Сусанов устало опустился на табуретку. Поделился с женой своими сомнениями.

— Давай уедем отсюда, — сказал он. — Вот есть Успенская начальная школа. Там всего два учителя. Переедем туда. Я буду учить детей, ты будешь… Оба будем трудиться. Всю жизнь-то не могу я жить на «полозу-у!».

— Смотри, Коля, я тебя не неволю, — ответила она. — Только взвесить надо. Все-таки из директоров да в начальную. Подумают о тебе плохо: что это он в угол забивается? Может, чувствует вину какую за собой и не желает, чтобы разоблачили? Не поймут тебя… По-другому могут рассудить. Ведь люди к тебе относятся хорошо. И все председатели райисполкомов, а их сколько уж сменилось, тоже уважали.

Мудрое услышал Сусанов в словах жены, и он решил остаться. «Буду до конца делать все, что от меня зависит, что в моих силах!»

Лопухин лежал в комнате, затемненной одеялами, когда вошел коренастый капитан в форме военного летчика с боевыми наградами. Предупрежденный Зинаидой Даниловной, он осторожно приблизился, присматриваясь в сумраке к человеку, лежащему на железной койке. Роман был худ и бледен. Он поглядел на вошедшего, на ожоговые рубцы на его лице, виновато улыбнулся и сделал невольное движение подняться.

— П-пе-етр… — пытался сказать он.

— Так точно, капитан Петрунин, проездом через Краснодар, — по-военному отрапортовал летчик и, положив сверток на тумбочку, снял фуражку, нагнулся, чтобы обнять Романа.

Они глядели друг на друга, точно хотели убедиться. — происходит ли это наяву или им привиделось. По глазам Романа Петрунин понял, что он хочет узнать о его судьбе. Капитан рассказал, как их отправили на этап, как удалось со своими единомышленниками попасть в один вагон, а в пути ночью перерезать перочинным ножом доски в торцовой стенке вагона, по буферу перебраться в тамбур соседнего вагона, откуда и прыгали на ходу поезда. Четыре ночи шли они на северо-восток, пока не встретились с партизанами. Николай рассказал, как его переправили на Большую землю, как, подлечившись в госпитале, он снова был направлен в действующий полк. Войну закончил в Венгрии, прослужил два года на Украине и теперь едет на Азовщину, к старикам в отпуск.

Они долго разговаривали. Роман сильно был взволнован, когда Николай вспомнил о подкопе, о том, как он рыл траншею перед блоком. Он сам порывался что-то сказать, но язык ему не подчинялся.

Как ни тяжело было Роману, несмотря на протесты матери, жены и Николая, он все-таки проявил свойственную ему настойчивость и проводил своего товарища до трамвайной остановки, хотя идти с палкой было ему нелегко.

Прошло два месяца после этой встречи. Роман больше не вставал с кровати. С каждым днем ему становилось все хуже. Как врач он трезво проанализировал ход болезни, знал, что в тяжелой форме она не поддается лечению.

Еще в прошлом году он почувствовал заметное улучшение. Тогда они с женой побывали в Острогожске, на ее родине. Днем уходили на берег Тихой Сосны или в молодой лес или помогали родителям на огороде. А когда узнал, что в тех местах находится исторический ров, именуемый Петровским валом, непременно захотел посмотреть его. Не остановило Романа, что до того рва надо прошагать шестнадцать километров в оба конца. Возвращались в сумерках. Усталый, веселый и довольный, он рассказал жене о своей давней задумке. За прожитые тяжелые годы, работая хирургом, он накопил ценный материал. Теперь, когда он чувствует себя так хорошо после этого похода, ему вновь захотелось поведать бумаге свои размышления, воспоминания…

На следующий день, задолго до рассвета, он разбудил жену и сказал, что пора возвращаться в Краснодар. Надо как можно скорее взяться за книги, справочники. Предстоит большая работа: обработать данные, систематизировать…