Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

Сколько сил он приложил, чтобы лазарет работал как следует, какие только функции не взял на себя! Не говоря уже о врачебном долге и ответственности. Но Роман Александрович видел в этом свой моральный долг перед Родиной и теми людьми, которым выпала нелегкая доля фашистского плена. Он работал с утра до поздней ночи…

Теперь в Краснодар стали чаще приходить письма от Раисы Тимофеевны:

«Вот и войны давно нет, но Ромочке все так же трудно, много поступает к нему в лазарет больных. Он уходит в 6—7 часов утра, а приходит в полночь».

Прочитав такое письмо, Зинаида Даниловна встревожилась: «Боже мой… Когда же он отдыхает? Если ежедневно по стольку работать, то все это отразится на общем здоровье».

«…Мамочка! — писал ей Роман Александрович в последнем своем письме. — Как все же быстро бежит время. Ведь мне уже тридцать лет, а что я сделал за это время? Как подумаю — настроение значительно падает».

Вот и сказались физические перегрузки фронтового врача и чудовищные лишения, испытанные в гитлеровском гросслазарете. Он особенно остро стал чувствовать боли в лучезапястном суставе. Состояние здоровья требовало обследования и хотя бы кратковременного отдыха, которого он не имел семь лет. Лопухин написал рапорт о предоставлении ему отпуска для поездки в Краснодар к родным и ждал ответа.

— Я представляю, — говорил он жене, тоскуя по родине. — У нас там, наверное, вокруг строительство, а здесь все же мы за границей. Поражает какая-то угрюмость вокруг. Множество серых зданий и узких улок не радуют взор. Да и климат хуже, целыми днями проливной дождь — не поймешь: то ли зима, то ли весна.

Несмотря на сильные боли в суставе, он по-прежнему много работал. Жена в ожидании ребенка все свободное время проводила за «приготовлением пеленок, распашонок.

Как-то утром она заметила, что он не может просунуть руку в рукав гимнастерки. Тут же поднялась, стала помогать и увидела… перекошенное от боли лицо мужа. Как выбежала, что кричала, как сбежались из своих комнат врачи — ничего не помнила.

Утром следующего дня она родила девочку. И через несколько дней улыбающаяся вошла в больничную палату к мужу. Заглядывая в ее глаза, озаренные внутренней теплотой, он стал гладить ее руку. Развернув одеяльце, она показала ему дочку.

«Вот и дождались мы свою наследницу — дочку, — читала Зинаида Даниловна письмо невестки. — Я чувствую себя хорошо, дочурка тоже, а наш дорогой папочка немного стал хандрить со своей рукой. Очень болит у него сустав. Теперь он лежит в отделении. Диагноз пока ему не установили — мы приехали в Вену тридцатого апреля, и все врачи были заняты подготовкой к 1 Мая. Госпиталь хорошо оборудован. Люди день и ночь веселятся без конца. Много цветов. Не зря говорят: «Вена — город цветов и музыки». Я живу здесь при госпитале. Мы все время находимся в саду, на воздухе, все трое. Нас так и называют «маленькая семейка».

Из служебной характеристики на начальника лазарета старшего лейтенанта медицинской службы Лопухина Романа Александровича:

«Работая в этой должности с мая 1945 года, показал себя дисциплинированным, исполнительным офицером. Как специалист свое дело знает хорошо и повседневно стремится повышать свои специальные знания. Требователен к себе и подчиненным. Заслуженно пользуется авторитетом среди личного состава и подчиненных. Скромен в быту, вежлив в обращении. В окружающей обстановке ориентируется правильно, умело принимает верные решения. Состояние здоровья слабое. Политически грамотен. Морально устойчив. Идеологически выдержан. Делу партии Ленина — Сталина и Социалистической Родине предан.

Вывод: занимаемой должности соответствует, но ввиду тяжелой болезни целесообразно демобилизовать из рядов Красной Армии».

…На родину Роман Александрович Лопухин вернулся в июле 1946 года. Раиса Тимофеевна с трехмесячной дочкой на руках сопровождала тяжелобольного мужа.

На перроне их встречали Зинаида Даниловна и ее сестра с цветами. С волнением смотрели они на выходящих из вагона пассажиров, но Романа с женой все не было.

«Господи, ну когда же он выйдет?» — подумала мать с тревогой. И тут из вагонного тамбура выглянула молодая смуглая черноволосая женщина и взволнованным голосом крикнула:

— Кто встречает Лопухина?! Несите носилки!

И радостна, и горестна была встреча Сусанова с родной землей в тот первый послевоенный год. Позади сборный пункт на Эльбе, куда из американской зоны они пришли в колонне под охраной советских солдат, затем лагерь репатриированных, где скрупулезно записывали и переписывали — когда и как попал в плен, в каких лагерях был, и кто с тобой находился, и как себя вел, словом, все то, что в таких случаях спрашивали при проверке.

По лагерю ходили разные слухи и кривотолки, но Сусанов терпеливо ждал результатов, хотя его томила неизвестность.

Однажды Сусанова и еще нескольких товарищей повели за зону, в казарме накормили и на «студебекере» отправили в летную часть. Там помыли, постригли, накормили и обмундировали. И стал он опять радистом — по своей военной специальности. И вот теперь и служба позади в летной части, где впервые за долгие годы он получил весточку из дому, узнал, что мать умерла, а невеста Шура находится у сестры в Орле. Там же, в летной части, услышал он по радио Указ о досрочной демобилизации учителей, врачей, агрономов…

Ехал Сусанов по родной земле — и узнавал, и не узнавал ее. И вот Орел. Вышел на вокзал, морозцем русским шибануло в нос. Дышал — не мог надышаться. А вот вокзал, тот самый вокзал, где он в тридцать девятом прощался с невестой, был разрушен.

Перевел дыхание солдат и пошел по городу. В одной руке полупустой чемодан, в другой — бумажные цветы, купленные в Германии. Их завернул в газетку, чтобы не так бросались в глаза. Шел он по Тургеневской, поглядывая по сторонам, и не переставал сокрушаться, глядя на разрушенные дома. Город был почти безлюден, его еще только начинали восстанавливать. Проходя мимо мест, с которыми у него были связаны воспоминания, Сусанов не мог удержаться от слез. «Вот прошел я по ухабам жизни, — думал он, — и что я вижу?»

Пришел, постучал… Дверь заветного домика отворилась, и Шура… С полминуты стояли они, не сводя друг с друга взгляда, а потом бросились в объятия. С августа сорок первого ничего не знали друг о друге. И вот теперь стояли и плакали…

На другой день они поехали к отцу Сусанова в Отрадное. К станции встречать солдата приехали на двух подводах бывшие его ученики. Трогательная была встреча. Когда появились в селе, все выходили из домов, мужики снимали шапки. Полсела собралось в избу отца.

— Ну как ты войну прошел? — спросил отец, когда сели за стол.