Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

И двухэтажная школа-восьмилетка обошлась государству всего в двенадцать тысяч рублей. Николай Сусанов ходил именинником, когда первого сентября собрались жители Корсуни и окрестных сел на торжественное открытие. Приехала и комиссия из облоно. Было и районное руководство. Сусанов с радостной улыбкой смотрел на Шуру, и ему казалось, что вместе с ним и она торжествует.

«Это, наверное, высший момент в моей жизни, — думал Сусанов, входя вместе со школьниками и учителями в просторные и светлые помещения. — Вот во имя чего были все наши старания и стремления».

Председатель райисполкома в день открытия школы не мог скрыть своего восхищения.

— Гляди, какую школу отгрохали! — подивился он. — А живешь в лачуге… Тебе стыдно так жить, люди смотрят. Мы тебе финский дом дадим.

Тронут был Сусанов его участием, но все же не удержался, спросил:

— А дети как же будут из дальних сел в школу ездить, за девять километров? И это каждый день! Нет, вот построю интернат, тогда…

Дома опять неприятный с женой разговор.

— Коля, как же будем жить?.. Дочки выросли, да и мы к старости идем…

— Но Шу-ура! Что важнее: делать для себя или для людей? Если я не сделаю, ты не сделаешь, то кто сделает? А мы ведь учителя. Из народа мы и должны служить народу.

На районной учительской конференции Сусанов делился опытом, рассказывал, какое воспитательное значение имеет труд.

Когда выступление было закончено, подсел к Сусанову новый секретарь райкома товарищ Овчинников.

— Вот бы говорите, что труд нельзя отождествлять с героизмом. Хотел бы вас спросить, а как же труд — дело чести, доблести и геройства?

— Но прежде всего труд это потребность души. Это норма жизни…

А вскоре Овчинников приехал по делам в Корсунь и зашел в школу.

Показал Сусанов ему хозяйство, кроликов, школьный сад, ученические делянки. Поинтересовался секретарь его планами, а Сусанов поделился с ним своей мечтой: ему виделась школа, за которой закреплена земля, где учащиеся начиная с четвертого класса сами сеют, и выращивают, и убирают урожай. Чтобы каждый мог видеть конечный результат своего труда.

Выслушал его секретарь райкома и говорит:

— Мы вот посовещались, хотим вас директором средней школы в Верховье рекомендовать.

Сусанов наотрез отказался.

— А может, пойдете председателем колхоза?

— Зачем? — удивился Сусанов. — У меня же нет агрономического… Я ведь учитель истории…

— Люди вас уважают, — улыбнулся Овчинников. — Они вам верят и за вами пойдут.

— Я и так не уйду из колхоза, — ответил Сусанов. — Колхоз мой, и люди в колхозе мои. Ну найдете себе человека, а я буду учительствовать и всеми силами помогать.

Секретарь райкома поглядел на молодые березки, липы возле школы и задумчиво сказал:

— Николай Дмитриевич, вы не против? Я остановлюсь у вас. Мне интересно с вами побеседовать.

— Пожалуйста, — пригласил Сусанов его в свое временное жилище, в котором он ютился со своей семьей.

Его каменка быстро реагировала на температуру: подбросит Сусанов топку поленьев — жарко, откроет форточку — стены сыростью покрываются. Всю ночь напролет проговорили. Вернее, больше говорил Николай Дмитриевич. Секретарь слушал и молчал, изредка лишь задавал вопросы. Сусанов рассказал все как на духу — и про подкоп, и про каторжную шахту в Германии, и про побег, и про то, чем все это закончилось.

Внимательно выслушал Овчинников его одиссею, а потом сказал:

— Я в своей жизни только две рекомендации дал для вступления в партию. Дам и вам. Уверяю вас, вы непременно должны быть коммунистом.

— Николай Тимофеевич, — смутился Сусанов, — но я… вступил в члены ВКП(б) в декабре сорокового года.

Лицо секретаря райкома стало строгим:

— Как же так? Почему же?..

Сусанов вспомнил тот страшный час, когда в Севастополе, на берегу у Херсонесского маяка, был отдан приказ: уничтожить все документы, в том числе и партийные.

— Много лет официально я был вне рядов партии, — заволновался Сусанов, — не имел партбилета… но душой-то я…

— Тогда послезавтра к девяти часам приезжайте в райком, — сказал на прощание Овчинников.

В райкоме Сусанов написал заявление, а месяца через два его вызвали в обком. Вопросов к Сусанову было немного, а те, которые были заданы, касались школьных дел и строительства школы.

— Я был в Корсуни, и в этой школе был, — сказал секретарь обкома. — Молодец! Он — настоящий хозяин! Представляете, сам проект школы сделал. И красивый проект! Поэтому с решением райкома я согласен, такие люди должны быть в партии.

Вышел из кабинета секретаря обкома Сусанов, идет по коридору, спускается по широкой лестнице, а ноги вроде и не его, пола не касаясь, несут.

— Коля, ну как? — услышал он голос жены, дожидавшейся его в вестибюле.

— Шу-ура! Будто я вновь народился!

Тридцать с лишним лет прошло после войны, но и дня не проходило, чтобы Сусанов не вспоминал ее. Просыпался среди ночи в холодном поту. То ему снилось, будто гитлеровцы с автоматами окружают его школу, то видел, как наяву, злобный оскал овчарки, то вздрагивал во сне от пронзительных свистков и ослепляющих лучей рефлекторов. А днем, измученный воспоминаниями, нередко уходил из села на «огненные рубежи» — так называлось возвышенное место в трех километрах от Корсуни.

Фронт ушел отсюда еще в феврале сорок третьего, и тогда на полях оставались мины, окопы, заграждения. Еще весной сорок шестого Сусанов видел на брустверах, на проволочных заграждениях останки советских воинов в истлевших шинелях. Почти два года здесь велись изнурительные бои. Сколько парней полегло здесь?

Теперь кругом — распашные поля. Справа от Корсуни тянется лесной массив, налево в низине, откуда шло наступление наших войск, видно село Мелевое с ракитами вокруг пруда. Еще к 25-летию Победы председатель колхоза «Ленинский путь» откликнулся на просьбу Сусанова и распорядился на «огненных рубежах» насыпать курган и поставить памятник — металлический обелиск со звездой. А школьники корсунской восьмилетки посадили здесь деревья.

Но мысль, что на этом небольшом плацдарме полегли сотни, а может быть, тысячи советских людей, не давала Сусанову покоя. И когда в селе Мелевом, которое было признано неперспективным, тракторист, запахивая огороды, ненароком зацепил могилу захороненного в войну советского солдата, одна из бывших учениц Сусанова — Зинаида — обратилась к нему с просьбой о перехоронении.

— Перенесем останки солдата на самое почетное место, — заверил Николай Дмитриевич.

«Почетное место есть для солдата», — думал он по дороге в райцентр, в военкомат, к майору Анисимову. Анисимов одобрил его инициативу.

— На передовой? А что, это мысль! — заходил он по комнате. — Вот что, зайди на всякий случай в исполком… Может, оркестр выделят. Из соседних сел люди подойдут. День выберем. Всколыхнем!