Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

Сусанов поспешил в райисполком. В приемной ждать не пришлось, потому что на этот раз председатель сам вышел к секретарше и увидел директора корсунской школы:

— Ты чего?

В голосе слышалось раздражение, опять этот Сусанов со своими идеями. И вот надо выслушивать и принимать решение.

Проходя в кабинет, Сусанов пожалел, что нет здесь прежнего председателя-фронтовика.

— В трех километрах от Корсуни шли ожесточенные бои, — начал было Сусанов.

— Что же ты хочешь? — перебил предисполкома, побарабанив пальцами по столу. У него был вид очень занятого человека, ответственного за хозяйство всего района со всеми его насущными проблемами, а тут…

— Вот мы и решили солдатский прах перенести на передовую. Посодействуйте! У железнодорожников духовой оркестр имеется. Приглашения разошлем, народ будет… С почестями похороним солдата.

— Но у вас же есть в селе братская могила?

— Есть.

— Вот туда и закопайте.

— Но… Солдат-то неизвестный, — проникновенно глядя ему в глаза, сказал Сусанов. — Его ведь на высоту надо. Там же сотни, а может… Этим мы воздадим дань всем, кто остался там навсегда, кто не пришел с войны. Памятник будет виден с автомобильной трассы и напомнит всем о наших победах и потерях…

— Нет, знаешь что, перехоранивайте в общую могилу.

— Мы там уже деревья посадили. Оформляем парк Победы.

— Вот тебе и говорю: братскую могилу разрывайте и закапывайте… Там найдется место.

Из райисполкома уходил Сусанов расстроенный. По пути завернул к военкому.

— Не за тем к нему шел, — с горечью в голосе сказал Сусанов. — Ждал от него поддержки, а он… Перехоранивайте, говорит, в общую могилу, и все. А я не могу этого сделать! Не могу! Имени нет, солдата нет. Перенесем кости, и все? Но это же был живой человек, солдат наш, советский!

Военком сумрачно молчал. Он знал, что Сусанов от своего не отступит.

— Добро, — сказал Анисимов. — Переноси на высоту.

В колхозе Сусанов выписал доски, в школьной мастерской истопник сделал гроб. Красная материя у Николая Дмитриевича нашлась. И когда все было готово, он позвал комсомольцев:

— Ребята, нам выпал почетный долг! Предстоит перехоронить останки нашего советского солдата!

Ребята сразу посерьезнели. Они становились как бы свидетелями военного времени. И Сусанов, поняв их состояние, продолжал:

— Солдат освобождал Орловщину, нашу «малую родину», шел в атаку… Это непростое дело — под сильным минометно-артиллерииским огнем подняться и идти на врага в наступление…

После этого Сусанов отобрал десять пареньков постарше. Председатель колхоза дал грузовую машину. Кузов ее школьницы выстлали веточками и цветами. Вначале заехали туда, где во время войны проходила передовая, выбрали самое высокое и красивое место. Отсюда далеко во все стороны просматривалась местность.

Сусанов рассказал ребятам про тяжелые бои за эту господствующую высоту. Про то, как батальон стремительным броском, используя момент внезапности, атаковал высоту, выбил противника из первой и второй траншей и овладел ее гребнем.

— Враг не хотел смириться с утраченной позицией и обрушил на смельчаков мощный шквал огня из всех видов оружия, но гвардейцы одну за другой отбивали атаки противника и отстояли высоту. Здесь впоследствии образовалась линия обороны. Отсюда потом и наступление началось. Вот тут мы и похороним нашего солдата, чтобы его могила была у всех на виду!

Разделив комсомольцев на две группы, Сусанов с одной поехал в Мелевое за останками, а другая начала копать могилу.

Около нежилого дома стоял грузовик с откинутым бортом, а рядом молчаливо склонились головы пареньков. Тут же, у разрытой могилы, в горестном ожидании толпились старушки. Николай Дмитриевич утешал плачущую женщину.

— Мой тоже пропал без вести, — со вздохом сказала одна из старых крестьянок. — Может, кто-нибудь и за моим присмотрит.

Зинаида подала Сусанову миткалевую простыню.

— Вечная тебе память, солдат! — негромко произнес он и накрыл простыней останки воина. Затем поднялся с колен и дрогнувшим голосом сказал: — Осторожно берите, ребята!

Пареньки вынесли обтянутый красным кумачом гроб, закрытый крышкой, и поставили его на скамейку. Сами выстроились у изголовья. Рядом с ними встал и Сусанов — высокий, чуть сутуловатый.

После минутного молчания маленькая морщинистая старушка обратилась к Сусанову:

— Миколай Дмитрич, какое у нас село было большое и колхоз исправный. А теперь, — она оглянулась на обветшалые заколоченные избы, — одни поумирали, многих супостат в войну поубивал… Послевоенные кто куда разбрелись, поразъехались. А теперь и вовсе никого не станет. Беспершпективное, говорят, наше село.

Сусанов тяжело переживал запустение и безлюдье русских сел и деревень. И от этого надуманного кем-то слова — «неперспективное» — опять защемило сердце.

— Вот и нашу Корсунь тоже считали неперспективной, — медленно, глуховатым голосом сказал он. — И ведь тогда находились соболезнующие: «Вот, Николай Дмитриевич, ты строил, делал, сажал, а все это — напрасный труд». Но мы не хотели об этом и слышать. И отстояли Корсунь. И теперь вот принято решение: дорогу к нам будут прокладывать. А то получается… все эти солдаты, — он посмотрел в сторону «огненных рубежей», — защищали пустые места. Русские деревни и села должны сохраниться, должны иметь свою историю, традиции. Иначе все погибнет…

…В назначенный день состоялись похороны неизвестного солдата. На самом гребне высоты, неподалеку от памятной вышки, собрались жители села, ветераны войны, школьники. Приехали военком Анисимов, участники боев на корсунской земле, представитель райкома партии. Вынесли знамена школы и колхоза.

На земле, напичканной металлом и политой кровью, состоялся траурный митинг. Сусанов, чтобы сохранить людям священную память о неизвестном солдате, пришел с фотоаппаратом. Во время митинга он то и дело переходил с места на место, фотографировал. Он видел хлопающие на ветру знамена, напряженное лицо выступающего военкома, ленты в траурных венках, белые фартуки школьниц и красные галстуки, медали бывших солдат и скорбно-молчаливые лица женщин. И знал, что за ними незримо стоят еще тысячи матерей и жен погибших.

Слово предоставили и Сусанову, но он говорить долго не мог: школьники не должны были видеть, как плачет пожилой человек, их учитель…

В 1982 году, после публикации в журнале «Наш современник» документальной повести о дерзком побеге советских людей из гитлеровского лагеря «Гросслазарет Славута 301», я получил много писем.

«В вашей повести упоминается Федоров Гриша, шахтер с «Володарки». Мы убеждены, что это наш отец», — писал из Риги кандидат технических наук Василий Григорьевич Федоров.