Юрий Соколов - Пока живы — надо встречаться

Но по возвращении в Краснодар он был тут же госпитализирован. И хотя в клинике получил все необходимое лечение, увы… проклятая болезнь стала опять прогрессировать, сводя на нет все его надежды.

Зная, что развязка близка и неотвратима, он выполнял последние обязательства по отношению к дорогим и близким ему людям.

— Дни мои сочтены, — с трудом выговаривал он каждое слово, обращаясь к жене. — Ты еще молода… Выходи через год замуж… Только дочке мою фамилию оставь…

Раиса Тимофеевна смотрела на исхудавшее, бледное лицо мужа, на его крупные серо-голубые глаза и отказывалась поверить в то, что ее постигнет такое горе.

— И еще… — перевел он дыхание. — Медицинские записки, инструментарий раздай сокурсникам… Пусть возьмут кому что нужно…

Он отстраненно посмотрел на книги, которые его мама принесла из научной библиотеки. Еще недавно он с жадностью набрасывался на них, а теперь и они — его друзья — становились недоступными. Вот и письмо от Хомича читает ему жена:

«С тобой нас связала очень тяжелая и горькая обстановка, и в этой обстановке вел ты себя геройски, как стойкий советский воин, руководитель и организатор подполья и партизан. Вот такое у меня мнение о тебе было и осталось. Взял я его не анкетно и не из бумажек…»

Увидев страдание на лице мужа, Раиса Тимофеевна выскользнула на кухню к примусу, где кипятился шприц…

Когда боль улеглась, Роман Александрович попросил дочитать ему письмо, и тень нелегких воспоминаний вновь набежала на его лицо. Вспомнились близкие люди. Где они теперь? Одни из них, он знал, погибли в боях; другие оставались воевать в Ковельских лесах, где свирепствовали бандитские шайки; третьи через полевые военкоматы были направлены в действующие части. Но что стало с теми, кого в закрытом вагоне увезли на запад? Живы ли они? Посчастливилось ли кому из них вернуться в родной дом? Он не мог не думать о них, чувствуя перед ними какую-то вину. Досадовал, что погорячился, уничтожив записи, потужил, что не встретился с Николаем Ивановичем Липскаревым. Загорелся идеей восстановить по памяти все, что было уничтожено. На первой странице ученической тетради жена под его диктовку записала имена и фамилии всех, с кем ему волей или неволей приходилось иметь дело в гросслазарете.

Не этот ли перечень имен и фамилий послужит отправным моментом для дальнейших воспоминаний? Или исследований?

На второй странице он назвал всех тех, кто бежал через подкоп к партизанам. Когда Раиса Тимофеевна закончила писать эту страничку, Роман Александрович посмотрел на нее, словно хотел что-то спросить или сказать, но и этого он уже не мог сделать…

Теперь почему-то все чаще и чаще он вспоминал отца, пытался представить, каким тот был в последний год своей жизни. Он явственно слышал в своей памяти мужской голос. И от этого голоса сжималось сердце. Не потому ли, что из множества других, когда-то слышанных, он улавливал этот тихий ласковый голос, напомнивший ему голос отца?

У тех, кто знал Романа Александровича и кто лечил его в больнице, теплилась надежда, что, может, новейшие препараты, которые присылают ему из Москвы друзья, помогут ему подняться, но болезнь оказалась сильнее дружеской помощи, любви и участия.

«Смерть давно бьется за меня с жизнью, — размышлял он. — Но если жизнь пока побеждает… то для чего?»

В тот ясный сентябрьский день сорок восьмого года в тихой комнате, у бокового окна, затененного узорчатыми виноградными листьями, Роман Александрович Лопухин особенно остро ощутил в себе желание жить! Он и не предполагал тогда, что сотни оставшихся в живых его бывших пациентов, соратников по сопротивлению и партизанской борьбе будут списываться между собой, спрашивать о нем, интересоваться его судьбой.

Из письма Всеволода Петровича Яковлева (г. Туапсе) к Ювеналию Семеновичу Касько:

«Здравствуй, Ювеналий!

Вот уж это письмо явится для тебя неожиданностью. Ты уже, верно, и забыл о моем существовании, а вот я разыскал тебя… Сейчас я ожидаю писем, не знаю, дождусь ли? Я написал почти по всем имеющимся у меня адресам.

Расскажу тебе, как удалось мне уйти. Ты помнишь, я находился на положении «неходячего»? — на левой ноге у меня был незаживающий свищ от осколка. А седьмого января в сумерках принимаем молниеносное решение: все, кто может, — к проволоке! Я в чем был — помнишь мою рваную телогрейку и рваные ботинки? — в том и ушел. За проволокой нас обстреляли немцы, и мне стоило больших усилий и мучений, чтобы не отстать от товарищей. Я просто удивляюсь, как тогда я смог бежать. Уже стемнело, когда в лесу мы встретили одиннадцать человек из первого блока. Это спасло нас. Ребята имели компас и кой-какой запас сухарей. Мы соединились с ними и двенадцатого января встретились с нашими частями. После проверки попал в госпиталь, где пролежал пять месяцев, удалили из обеих ног осколки. Один был в кости и очень большой — 3×1 см. После госпиталя мне присвоили звание гвардии старшего лейтенанта. Потом все время на фронте я был командиром тяжелого танка в 18-й армии. Принимал непосредственное участие в боях за города Станислав, Стрый и Дрогобыч, получил благодарность от Главнокомандующего тов. Сталина, а затем орден Красной Звезды.

Кстати, перед прорывом линии «Арпада» в Карпатах я увидел знакомого по второму блоку. Высокий такой, грузный, пожилой. Он давал распоряжения полковникам. А у нас в блоке, помню, лежал во всем рваненьком и числился, как и многие из нас, рядовым. А тут я узнал, что это новый наш командир — Хомич. Поговорить мне, конечно, с ним не удалось. В той боевой обстановке было не до разговоров, а хотелось бы…

Войну закончил в Чехословакии. Демобилизовался и опять пошел доучиваться в Ростовский машиностроительный институт. Закончил и теперь работаю конструктором на Туапсинском машиностроительном заводе. Пока у меня все, что я хотел написать тебе. Хотел написать Роману Лопухину, но адреса его нет. Известно ли тебе что о его судьбе? Передавай ему привет от меня. Пиши больше, подробней. Я очень интересуюсь. Крепко жму руки. Все тот же —

09.9.1948 года».

Из письма Ювеналия Семеновича Касько (г. Таганрог) к Всеволоду Петровичу Яковлеву:

«Дорогой Всеволод!

Очень рад, что ты с таким большим трудом разыскал меня и воскресил в памяти все, что мы пережили и были свидетелями того, что видели. Кроме тебя получил письмо от родных Миши Ларина, они его разыскивают и просили меня дать объективный отзыв о нем.

Получил также письмо от Васи Щеглова и Макса Иевлева. Они не смогли уйти через подкоп, и их угнали в Германию. Потом они были освобождены Советской Армией. Щеглов работает врачом рентгенологом в Кашире, Максим заведует отделением в Полтавской психиатрической больнице.