Петр Лебеденко - В излучине Дона

Начали поступать донесения. Обращают на себя внимание большие потери. Особенно пострадал 2-й батальон. Двух командиров рот отправили в госпиталь. Не стало Грабовецкого.

При сообщении о смерти капитана сердце мое больно щемит. Я полюбил его не только как способного командира, но и как замечательного человека. Грабовецкий нравился мне своим заразительным весельем и неистребимым оптимизмом, сердечностью в обращении с людьми и беспокойством за все, что так или иначе касалось дел его батальона. В старину таких командиров, как он, солдаты называли отцом. Он и погиб-то именно потому, что хотел спасти товарищей.

Положение обязывало его быть осторожным. Ответственный за судьбу батальона, Грабовецкий не имел права рисковать собой без особой надобности. А он не удержался, покинул свой танк и поплатился за необдуманный поступок жизнью. Позже механик-водитель Лукьяненок рассказал, как все произошло.

Попав под огонь противотанковых орудий, «малютки» быстро откатились. Но механик-водитель одной семидесятки замешкался. В машину попал снаряд, и из нее повалил густой дым. Ближе всех к ней оказался командир батальона. Не задумываясь, капитан выскочил из танка, подбежал к подбитому и постучал по броне. Потом вскочил на броню и потянулся к люку, пытаясь поднять крышку. Но тут поблизости разорвался снаряд. Грабовецкий схватился за грудь и медленно повалился на спину.

Когда Грабовецкий упал, Лукьяненок бросился спасать его, но было поздно: осколок угодил в самое сердце капитана.

Приказываю командиру танковой роты старшему лейтенанту И. Т. Яковенко принять командование 2-м батальоном. И сразу же требую немедленно организовать вынос с поля боя и захоронение всех погибших.

Комиссар батальона Пономаренко не сразу понял.

— Как немедленно? Ведь бой же идет, товарищ полковник! — удивился он. — После похороним.

— А вы не откладывайте на после боя, если есть возможность сделать это сразу, — замечает Николаев. — Погибли наши товарищи, и наша последняя обязанность предать каждого той земле, за которую они пролили свою кровь. Используйте свободных бойцов тыловых подразделений и организуйте похороны. На будущее тоже это не забывайте, не ждите специальных указаний…

Едва ушли командир и комиссар батальона, в небе появляются «юнкерсы» и клином тянутся над нашим передним краем. Потом ведущий сваливается в пике, за ним — второй, третий… Густо сыплются бомбы, и высотку, возле которой ведут бой мои танки, застилает дымом и пылью. По мере того как бомбардировщики обрабатывают наши позиции, дым и пыль смещаются в сторону бригад Румянцева и Лебедева.

Часть бомбардировщиков отворачивает к Дону. Уводить свой танк с пригорка поздно да и некуда, и я приказываю повернуть башню так, чтобы ствол орудия оказался поперек корпуса. Имитация повреждения удается, — и «юнкерсы» следуют к переправе, не сбросив «на мой КП» ни одной бомбы.

А там, где находятся танковые батальоны, еще минут двадцать творится что-то невообразимое. Попытался было по радио связаться с командирами, да рация отказала — кончилось питание. Посылаю броневик в тыл за запасными анодными батареями.

Особенно беспокоюсь я за мотострелково-пулеметный батальон старшего лейтенанта И. А. Суха. Командир корпуса возвратил его в бригаду, и он с полчаса как проследовал к передовой.

Ненадолго задержавшись на КП, Иван Акимович доложил некоторые подробности вчерашней стычки у села Березовское.

Оказалось, дозор второй роты по пути к штабу корпуса напоролся на группу неприятеля приблизительно в сотню автоматчиков. С дозором находился секретарь комсомольского бюро батальона замполитрука Н. А. Маскаев. Он первым заметил врага и спас бойцов от внезапного удара. С криком «Бей фашистов!» Маскаев дал несколько автоматных очередей. Услышав выстрелы, головная рота развернулась в цепь и пошла в атаку. Гитлеровцы потеряли до тридцати убитых и поспешили отступить.

Приказав передать замполитрука Маскаеву и всему составу 2-й роты благодарность от командования бригады, я отпустил Суха.

Дым и пыль, поднятые бомбежкой, постепенно рассеялись. Внимательно осмотрев в бинокль позиции бригады, я заметил, что горит всего один танк. На душе сразу становится легче.

Но передышка длится недолго. Только связные разъехались по батальонам с приказами и на исправление линии связи вышли телефонисты, как с севера показалась новая волна «юнкерсов». И снова стонет степь, и снова над перезрелыми, уже начавшими осыпаться хлебами ползут космы черного дыма.

Отбомбившись, «юнкерсы» тянутся за новым грузом. И тут из-за Дона выносится шестерка краснозвездных истребителей. В далекой синеве вспыхивает короткий, но злой бой. Два «юнкерса» и «мессер» врезаются в землю. Еще атака — и во вражеских рядах опять недостает истребителя.

Постепенно уменьшаясь, самолеты уходят из поля зрения. Минут через десять наши ястребки возвращаются. Их явно меньше, чем было.

— Раз… два… три… — считает Николаев. — Только четыре. Двое не вернулись.

Из густой пшеницы выходят командир взвода разведчиков сержант Веркеев и незнакомый мне разведчик. Заметив истребителей, Веркеев подбрасывает вверх пилотку:

— Вот здорово. Почаще бы прилетали, с ними нашему брату веселей.

— Батальон старшего лейтенанта Суха видели? — спрашиваю я.

— Он залег правее танков. Ведет перестрелку, — отвечает сержант.

— Противотанковая батарея с ними?

— Так точно. Перекрыла дорогу.

Еще узнаю, что немецкая пехота занимает оборону в «Полевом стане». На высотке перед станом позиции противотанковой артиллерии. На рубеже юго-западнее замечены танки. Боевой техники у противника много, и нам, чтобы добиться успеха, следует искать слабо защищенные промежутки между вражескими частями.

Поручив Веркееву уточнить артиллерийско-противотанковые силы противника, определить стык его частей на левом фланге, я отпускаю разведчиков.

После второй бомбежки дуэль между нашими танками и вражеской артиллерией возобновляется. Но это не то, что нужно. Нет основного — наступления. Приказ командования срывается. Мы с Николаевым в сопровождении Маслакова пешком отправляемся во второй батальон.

Сперва идем вдоль фронта, потом сворачиваем в неглубокую лощину. И тут за спиной слышится шум мотора.

Оборачиваюсь. Сильно хлопнув дверцей, из машины выходит Родин. Лицо озабоченное, между бровей глубокая складка.

Не поздоровавшись, полковник недовольно и резко спрашивает:

— Продвижение есть?

— С километр, — отвечаю я. — Может, чуть больше.

— Почему остановились?

— У противника сильная противотанковая оборона. Около четверти машин выбыло из строя.