Петр Лебеденко - В излучине Дона

Наконец добираемся к себе. Грудзинский принимается за свои дела, я ухожу к Мельникову, а Прохорович — в мотострелково-пулеметный батальон Суха.

Капитана Мельникова застаю за бритьем. Он макает мыло в чашку с водой, натирает им щеку, а затем скребет бритвой, смотрясь в маленькое карманное зеркальце.

Увидев меня, комбат поспешно вытирается полотенцем.

— Брейся, брейся, — говорю ему. — Не горит.

— А я уже кончил.

— Ну, если так, тогда пойдем. Хочу посмотреть, как твои танкисты расположились.

До танков не дошли. Нас догнал посыльный из корпуса. Через него Пошкус приказал, чтобы я передал батальон Суха в оперативное подчинение командиру 32-й мотострелковой бригады. Из этого я понял: комкора особенно беспокоит участок Хорошева.

Возвращаюсь на КП Мельникова, от него звоню Суху. Получив распоряжение, Иван Акимович тяжело вздыхает:

— Как думаете, товарищ полковник, полезут фашисты завтра?

— Это увидим завтра. А к встрече готовься сегодня. Держи со мной связь…

После осмотра танковых позиций возвращаюсь на свой НП.

Грудзинский вынимает из сумки стопку бумаг, подает мне:

— Наградные материалы. Прошу подписать, пока время есть.

Ухожу на пригорок, где спокойнее работать. Отсюда хороший обзор. Видна полого поднимающаяся к северо-западу равнина, метрах в пятистах — окопы батальона Суха, на его флангах — врытые в землю танки. За ними — ровная местность, поросшая высокой травой. Там наше боевое охранение. Еще дальше — противник. Его позиций не видно, их выдают лишь легкие дымки. Туда изредка летят наши мины. В тылу мотострелково-пулеметного батальона резервные танки. Они тоже врыты в землю и тщательно замаскированы.

Устраиваюсь поудобнее и начинаю читать списки. На листах фамилии танкистов, пехотинцев, минометчиков, артиллеристов, санитаров, шоферов, политработников и командиров. Есть знакомые, есть и такие, о которых впервые узнаю из описания их подвигов. Читаю внимательно, делаю поправки. Малейшая описка, неточность может незаслуженно возвысить одного человека и обидеть другого.

Подходит Прохорович. Чтобы ускорить работу, подаю ему часть материала. Он присаживается рядом. Несколько минут читает молча, потом обращается ко мне:

— Знаешь, комбриг, какие скромные, незаметные и вместе с тем мужественные люди у нас в бригаде. Вот я сейчас такого встретил на медпункте.

И рассказывает о шофере санитарной машины Петре Каверине. Шофер, оказывается, работает за двоих, и за себя, и за выбывшего из строя санитара. Сам оказывает раненым первую помощь, сам возит и сам снимает их с машины и носит. Сегодня попал под бомбежку. Мог бы убежать и спрятаться, но не бросил людей, а, рискуя погибнуть под обстрелом, увел машину в лощину, затем укрыл в кустарнике. Разве это не подвиг? Считаю нужным внести его в списки.

Я соглашаюсь.

— И вообще, — говорит Прохорович, — надо будет повнимательнее отнестись к подсобным службам, тыловикам. Там много замечательных людей. Пусть командиры еще раз проверят и кого нужно представят к награде.

— Правильно, комиссар…

День прошел спокойно. Он уже незаметно клонится к вечеру. Все ниже солнце, в балках ложатся густые тени, с Дона повеяло прохладой. Одна за другой зажигаются звезды.

Опять приезжает офицер связи корпуса. Сообщение неожиданное. Оказывается, с нынешнего дня все соединения 1-й танковой армии переходят в оперативное подчинение командующего 62-й армией.

— Куда же теперь генерал Москаленко со своим штабом? — ни к кому конкретно не обращаясь, произносит Грудзинский.

— Вероятно, получат новое назначение, — высказал предположение Прохорович.

Седьмое августа сорок второго года. Солнце встает в розовой мгле. И все вокруг розовое: туманы в балках, роса на траве, размытые облака, верхушки деревьев и лица людей.

— Точно знамение, — говорю Прохоровичу.

— Да-а, — отвечает комиссар, — восход, а не радует, что-то в нем гнетущее…

Когда из-за Дона выглядывает край багряного диска, тишину утра взрывают артиллерийские залпы. Постепенно к ним присоединяется кряканье мин, трескотня автоматов, клекот пулеметов.

Короткими перебежками идет в атаку вражеская пехота. Растянутые цепочки серо-зеленых фигурок скатываются с полого падающей в нашу сторону равнины. Танков и авиации почему-то не видно.

Бьют наши артиллерия и минометы. В густой траве взметаются черные фонтаны земли, и тогда фигурки падают, недолго лежат и снова поднимаются. Они все ближе. Мы усиливаем огонь и прижимаем фашистов к земле. Не доходя метров триста, серо-зеленые цепочки, беспорядочно отстреливаясь на ходу, начинают откатываться назад.

Короткая передышка, и вдруг мощным гулом наполняется голубеющее небо. Идут бомбардировщики. Из глубины обороны противника летят тяжелые снаряды. Через несколько минут все сливается в сплошной рев. Фронт клокочет. Над нашими окопами поднимается туча пыли и дыма. В ушах стоит непрерывный звон, гул, треск. Потом на горизонте показываются темные силуэты танков. За ними движутся пехотные цепи. Телефон не умолкает. Звонят Мельников, Сух, командир артбатареи. Докладывают о положении, о потерях. На правом фланге противник потеснил Хорошева. Приказываю Мельникову направить туда взвод танков…

Прохорович, пристроившись рядом, не отрываясь обозревает в бинокль бушующее поле.

— Настоящий ад, — произносит он. — Никогда не видел такого.

Накатывается вторая волна бомбардировщиков. На этот раз бомбят наши ближние тылы. Рядом взметается земля, и упругие удары рвут воздух. Мы ныряем в щели, отсиживаемся.

«Юнкерсы», отбомбившись, уходят, и мы, полуоглушенные, запыленные, вылезаем из укрытий. Телефонисты бегут соединять порванный провод. Санитары уносят раненых.

Как в тумане проносятся первые три часа.

Чувствую, кто-то настойчиво касается моего плеча. Оглядываюсь — Маслаков.

— Товарищ полковник, ваш завтрак давно простыл, — и протягивает котелок.

Мне не до еды. Все мои желания, чувства, эмоции сейчас там, где танкисты и пехотинцы. И все настроено на одно: не пропустить врага.

— Но вы же ничего не ели.

— Сказал — не буду. Понятно тебе?

Снова прикосновение к плечу.

— Отстань, Маслаков! — бросаю я, не оборачиваясь.

— Товарищ комбриг, я из штакора.

Это командир. В руках у него приказ. Пошкус требует противотанковую батарею бригады немедленно направить в район командного пункта корпуса.

Я ожидал чего угодно, только не этого. Понимаю, что без крайней нужды комкор такое распоряжение не отдаст. Но и нам батарея нужна до зарезу. Ведь вражеские танки наседают на батальон Суха. В бинокль видно, как, подминая траву, то замедляя ход, чтобы сделать два — три выстрела, то снова набирая скорость, они движутся к нашим окопам. Их около двух десятков. А впереди танков катится огневой вал артиллерийских разрывов.