Евгений Шумигорский - Император Павел I. Жизнь и царствование

Нервное состояние великого князя поддерживалось постоянно несогласиями и в среде собственной семьи, где прежде он встречал только сочувствие и поддержку. По свидетельству современников, еще в 1785 года Павел Петрович начал оказывать знаки большого уважения в фрейлине своей супруги, Екатерине Ивановне Нелидовой. Дружба его с нею была возвышенная и отчасти основана была на мистической подкладке. Методичность, размеренность действий великой княгини, ее мелочность, уменье применяться к обстоятельствам, ее мелкие дипломатические приемы, когда она желала повлиять в известном смысле на своего супруга, — все это не нравилось Павлу, и резвость характера Нелидовой, искренность ее мыслей и чувств, безусловная в нему преданность, чистота побуждений, — все это находило себе отголосок в рыцарской душе цесаревича, желавшего знать правду и умевшего ценить ее. Уже в 1788 г. он так привязался к Екатерине Ивановне, что, отправляясь в поход против шведов, он оставил ей многознаменательную записку: «Знайте, что умирая буду думать о вас». Нелидова, выделялась среди других женщин великокняжеского двора своим умом, грацией и сценическими талантами, но была некрасива лицом, и отношения к ней Павла Петровича долгое время не возбуждали никаких видимых опасений Марии Феодоровны. Но, начиная с 1790 г., дружба Павла Петровича с Нелидовой, под влиянием грустного его настроения, сделалась особенно тесною, так что Мария Феодоровна чувствовала себя как бы лишней при их беседах, в их присутствии; несдержанность Павла Петровича давала этой дружбе вид невнимания к Марии Феодоровне. Великая княгиня, крайне чуткая ко всему, что могло оскорблять ее самолюбие, и побуждаемая другом своим г-жей Бенкендорф, в свою очередь стала выражать свое презрение в Нелидовой и дала, почувствовать свое неудовольствие и Павлу Петровичу. Цесаревич решительно принял сторону обиженной ради него фрейлины, и тогда потянулся нескончаемый ряд семейных, сцен и неприятностей. Двор великокняжеской четы разделился на партии: более благоразумные, как например князь Куракин, Ростопчин и Николаи, умели сохранить дружбу обеих сторон. Но друзья Марии Феодоровны: Панин, Лафермьер, Плещеева, чета Бенкендорфов, — одни за другим, были удалены от двора Павлом Петровичем, вокруг которого сгруппировались все лица, желавшие в торжестве Нелидовой видеть упадок влияния Марии Феодоровны и немецкой партии: кн. Николай Голицын, Вадковский, А. Л. Нарышкин и др.; тогда же стала вырастать в своем значении и фигура великокняжеского брадобрея, пленного турченка, Ивана Кутайсова, хорошо научившего все слабые стороны своего господина и умевшего направлять его мысли, сообразно личным своим выгодам. Сумрачный цесаревич да не в среде семьи сделался суров и подозрителен до такой степени, что никто не мог поручиться за себя за завтрашний день: запальчивость и резкость Павла Петровича же знала пределов, когда ему казалось, что ему не повинуются или осуждают его действия; дело дошло до того, что стали, по его приказанию, задерживать переписку Марии Феодоровны. Мария Феодоровна, глубоко оскорбленная в супружеским своих чувствах, сама содействовала семейному разладу, обратившись по удалении г-жи Бенкендорф с жалобой ж императрице. Когда по этому поводу Екатерина призвала к себе Павла Петровича и выразила ему свое неудовольствие, юн, вне себя от гнева, отвечал ей без должного уважения, как человек, который сознает свои права и тяготится чужой опекой. Удалившись затем в свои апартаменты, великий князь дал почувствовать свой гнев всем, кто только приближался к нему: он жаловался, что он окружен шпионами и предателями и несколько раз повторил, что ому готовят в будущем низвержение. То же самое повторил он и Марии Феодоровне. Тщетно старые друзья великокняжеской четы хотели восстановить нарушенное семейное согласие, тщетно Плещеев в красноречивом письме заклинал Павла Петровича изменить свое поведение. «Человеку, так привязанному к вашей особе, как я, государь, — писал он еще в начале истории с Нелидовой, — невозможно без крайней горести видеть, что такая чистота и такие достоинства, как ваши, помрачаются некоторыми чисто внешними признаками и так мало признаны. Можно ли быть чище вас в глубине души и прямодушнее в своих намерениях. Отчего же вас не знают и так сильно относительно вас ошибаются?.. Я не перестану считать виновным по отношению в вам самим в том именно, что вы не согласуете своего внешнего поведения с божественными чувствами, которые наполняют все ваше существо, — в том, что вы не доставляете всем добродетельным людям и всем верным вашим подданным радости видеть, как, вы разрушаете и уничтожаете все ложные мысли, которые злобные умы в ненависти своей стараются распространить на ваш счет, — в том, что вы не перестаете давать, им пищу, — в том, наконец, что вы не разрушаете всех его хитросплетений, сделав явными (без тщеславия, но всегда с присущей вам скромностью) те редкие добродетели, которые отличают вас и ставят вас выше обыкновенных людей… Без крайней скорби нельзя видеть, как самый прямодушный, самый строгий к своим обязанностям человек в мире, питающий наилучшие намерения, дает всем своим достоинствам вид, который служит в его обвинению и ставит его наряду с самыми обыкновенными людьми».

Нелидова не выдержала наконец пытки своего положения и решила удалиться от двора в место своего воспитания в Смольный институт. Первые ее попытки не удались, благодарю сопротивлению Павла Петровича, но во второй раз она обратилась с своей просьбой непосредственно в императрицей в сентябре 1793 г. успела достигнуть своей цели. Но Павел Петрович уговорил ее посещать возможно чаще его двор в Петербурге и быть постоянной гостьей в Гатчине и Павловске. С другой стороны, и Мария Феодоровна, подарившая своему супругу 11 июля 1792 года дочь Ольгу, увидела необходимость покончить с семейным разладом, примирившись с Нелидовой для совместного воздействия на Павла Петровича, на раздражительность которого разладь, этот имел самое пагубное влияние. «Невозможно без содрогания и опасности видеть, что делает великий князь отец, — писал Ростопчин летом 1793 г.: — он как будто изыскивает все средства внушить себе нелюбовь. Он задался мыслью, что ему оказывают неуважение и хотят пренебрегать им. Имея при себе 4 морские батальона в составе 1600 человек и 3 эскадрона разной конницы, он с этим войском думает изобразить собою покойного прусского короля. По средам у него бывают маневры, и каждый день он присутствует на разводе, а также при экзекуциях, когда они случаются. Малейшее опоздание, малейшее противоречие выводят его из себя. Замечательно, что он никогда не сознает своих ошибок и продолжает сердиться на тех, кто обидел». В особенности проявлялся гнев Павла Петровича на лиц, принадлежавших в большому двору и приближенных в особе императрице.