Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Помню и сейчас, как мы выходили в первый маршрут к перевалу, из которого вынуждены были вернуться из-за галетной диверсии А. Н. Парфенюка. Было ясное солнечное утро начала сентября, когда мы собрались выходить. Помню, наварили компота из красной смородины и пили его перед выходом. Уже выйдя, я увидел, что по небу потянулись перистые облака — верный признак надвигающегося циклона — дождя и непогоды. Этот прогноз полностью подтвердился дождями на перевале с галетной диверсией.

Ненастье наступило сразу же после нашего выхода из рудничного поселка, в первую же ночь. Утро следующего дня было дождливое. Опять мы радовались тому, что сшили себе палатку, и поэтому можем в ней, а не под открытым небом, встречать ненастную погоду.

Летели гуси. Наша палатка стояла на седловине в истоках ручья Днепропетровского на гусиной трассе. Гуси шли из долины Детрина по Вакханке и ее левым притокам, обходя с юго-запада Бутугычагский гранитный массив и частично переваливая через него. Гусей было много, и была, конечно, реальнейшая возможность убить парочку или даже больше, но я, к стыду своему, осрамился, расстреляв все свои патроны, не убив ничего. У меня довольно быстро опустел патронташ, когда гуменники и казарки шли довольно высоко, а когда они пошли пониже, действительно налетая на выстрел, у меня оставались лишь считанные патроны, которые я все до одного израсходовал тоже впустую, продолжая все так же позорно мазать. Не везло мне. А когда мне стрелять было уже нечем, гуси обнаглели и шли уже совсем низко, чуть не задевая своими брюхами вершины низеньких лиственниц. Было досадно, и не утешало, а наоборот, было еще досаднее, что так же, как и я, позорно мазал и А. Н. Парфенюк, который тоже, израсходовав все свои патроны, не убил ни одной птицы.

А флегматик В. И. Орловский в это время дремал или просто валялся в палатке, накапливая энергию. У меня ружье было того же калибра, что и у него, но он мне не дал ни одного патрона, когда я у него их попросил. Он заявил, что гуси его не трогают, ну и он их не будет трогать — пусть себе летят, а патроны ему, дескать, нужны самому. Он только не мог объяснить, для чего.

Правда, потом он все же дал мне несколько патронов, но и эти патроны я израсходовал впустую, когда налетели очень близко гуси во время нашего спуска в долину Детрина и утром следующего дня, когда мы уже с тем же Орловским, который теперь тоже заболел охотничьей страстью, подкрались к берегу большого озера в долине Детрина, в котором плавала большая стая гусей. Но они плавали и сидели за пределами выстрела. Мы стреляли по взлетающим гусям, летящим на нас после того, как мы потревожили стаю, и вновь не убили, и ни с чем пришли на свою стоянку в устье ручья Мечты. Непростым делом оказалось убить гуся. Как оказалось потом, наши патроны были непригодными для этого, так как были неправильно снаряжены.

Наконец, полевые работы были закончены, и я вскоре выехал с Бутугычага в поселок Иганджу, где месяц тому назад разместилось вновь организованное районное геолого-разведочное управление, которому теперь подчинялась моя полевая партия. Все остальные работники партии кроме меня, были в соответствии с распоряжением Б. Л. Флерова отправлены в это самое управление раньше, а рабочие уволены и переведены на работу на рудник. На Иганджу раньше меня поехали А. И. Чащин, А. Н. Парфенюк, В. И. Орловский, В. Т. Рукас.

По совету Флерова я отправил с ними одну из наших полевых палаток, так как в новом управлении, созданном на голом месте, жить было негде. Увезли они и один из наших полевых ящиков, в который была уложена часть нашей коллекции. Мне не приходило в голову, что это может вызвать какие-то возражения рудничного начальства, потому что делал я это не только с ведома, но и, можно сказать, по распоряжению главного геолога. Но, несмотря на то что эти вещи и палатка, и ящик были присланы на рудник вместе с другим полевым снаряжением из Юго-Западного горнопромышленного управления специально для полевых работ нашей партии, теперь оно почему-то принадлежало руднику, которому, как оказалось, я должен был его сдать и не имел права увозить его в новое управление. Из-за этого возник конфликт с рудничным начальством. С меня потребовали возвращения имущества и не выплатили зарплату.

Я был вынужден вскоре, то есть перед днями празднования Октябрьской революции, съездить еще раз на Бутугычаг, сдать им палатку и ящик. Заодно провел праздничные дни у брата. Сходил с ним на охоту за куропатками, на устье ручья Террасового.

Но это было позднее, а в середине октября, выехав с рудника на попутном грузовике на Иганджу, я к вечеру прибыл к паромной переправе через Детрин. Мост здесь еще не строили, потому что только первый год действовал здесь летний автопроезд, дорога еще только строилась, была совсем узкая, а переправа с «паромом-самолетом» вполне удовлетворяла грузооборот.

Мы прибыли неудачно, потому что в это время производился ремонт одного из причалов парома, того, который был на противоположном берегу реки. Пришлось холодную октябрьскую ночь коротать на берегу реки без костра. Немного спасали от холода полушубок, валенки, шапка и рукавицы, но ежиться от него приходилось крепко. Возле переправы были кучка сена, на которой дремали попутчики, а я пытался задремать в кузове, удивляясь сквозь полусон, откуда и почему так долго до меня доносятся и как бы преследуют меня заунывные трубные звуки лебединой песни.

Долго-долго у меня над головой стояли тягучие, но звонкие звуки серебряных труб и почему-то не затихали, умолкая вдали, как всегда бывает, а оставались все время вблизи и звучали все также звонко. Но, наконец, до сознания дошло, что это стая лебедей сидит где-то совсем близко на водной глади холодных струй Детрина. Открыв глаза и поднявшись на ноги, я увидел пламя двух костров, один из которых пылал на противоположном берегу у ремонтируемого причала, а другой двигался по реке то в одну, то другую сторону, ярко отражаясь в воде.

Я понял, что это дорожники, вероятно, те, которые ремонтируют причал парома, «лучат» рыбу в прозрачных в водах Детрина. На носу лодки в специально устроенной проволочной корзине, нависая над водой, горит небольшой костерок, освещая прозрачные воды реки до галечногодна и спящую рыбу, неподвижно стоящую в струях воды. Один человек, сидя на корме лодки, шестом медленно подталкивает ее против течения, а другой, стоя на носу, выбирает мишень и старается попасть острогой в рыбу.

Лебеди действительно сидели на реке. Когда лодка приближалась к ним, они взлетали, освещаемые костром, и белели на темном фоне другого берега реки. Они не улетали далеко и садились здесь же на воду.