Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Кунгасы причалили здесь с большим трудом из-за особенно сильного течения. Наш кунгас причалил там, где было нужно, близ устья Нечи, а «флагман» протащило еще метров 200 прежде, чем его успели остановить. Это произошло потому, что выскочил на берег там какой-то нерасторопный и неопытный человек, который не успел зачалить веревку, когда было нужно, и поэтому остановить кунгас было трудно.

Здесь мы принялись выгружать на берег половину привезенных продуктов, так как другая половина должна была плыть на тех же двух кунгасах с работниками партии Никитина до устья Кюэль-Сиена. Поэтому мне нужно было оформить передачу этой части груза Никитину, выписав необходимые фактуры. Для этого я пошел к кунгасу Никитина.

Возвращаясь оттуда и продираясь сквозь прибрежную чащу, я вдруг увидел, что в 12–15 метрах от берега мимо нашего кунгаса быстрое течение несет маленький плотик, на котором на животе лежит человек, подняв голову. Увидев кунгас и людей на берегу, он поднял крик, взывая о помощи и о спасении, как будто он терпит кораблекрушение. Парфенюк быстро прыгнул в лодку, двумя взмахами весел достиг плота и спас утопавшего или, вернее, взял его в плен.

Он сразу же признался, что он беглец, бежал вдвоем с другим заключенным с автобазы поселка Спорного, а так как в это время Овечко нашел у него в кармане два патрона от ружья 16-го калибра, он рассказал и то, что перед побегом ему или его приятелю кто-то из охотников поселка дал отремонтировать ружье, которое они прихватили с собой, уходя в побег. Сказал он также, что ружье с тридцатью патронами находится у второго беглеца, у которого есть также карта, вырванная из учебника географии, и компас. С тем беглецом он дошел до реки, но при переправе они потеряли друг друга.

Он, конечно, не знал, где находится, об этом я сужу по вопросу, который он задавал: «Это какая река? Охота?» А потому, что плыл он по Колыме в сторону поселка, из которого бежал, вряд ли он делал это сознательно.

Беглеца повез дальше на своем кунгасе Никитин, и мы с ним расстались. Потом мы поставили палатку и наметили план действий, решив затащить лодку в протоку, перебраться на берег и отправляться на базу, находящуюся в 40 км от устья Нечи. Грузы, привезенные нами, мы оставили на берегу под охраной двух рабочих, встречавших нас.

На следующий день мы поздно вышли в свой пеший поход, главным образом из-за задержки с переправой через протоку. Но наконец, мы переправились и зашагали по тропе. Со мной шли: Авраменко, Парфенюк, Дорохин, Матвеенко, Кустов, Тучков и радист Булгаков. В этот день из-за позднего выхода мы не смогли пройти много. Пройдя, должно быть, не больше десятка километров, заночевали на косе у костра. Утром возобновили свой поход и лишь к исходу дня достигли цели. Мне почему-то этот переход показался особенно тяжелым. Даже до сих пор я помню об этом.

Было жарко, донимали комары, мучила жажда, я пил воду, и мне очень тяжело было идти. Тропа была чрезвычайно плохая. Вернее, всю дорогу мы шли не по тропе, а по галечным косам, без конца переходя вброд русло реки. Лишь отдельные небольшие участки пути мы проходили по тропе. Я шел чуть ли не замыкающим и поэтому шагал за другими, не ища лучшей дороги.

Думаю, что основная причина того, что идти тогда было так тяжело, была в неорганизованности нашего похода. Не было никакого порядка. Мы не отдыхали, не подкреплялись пищей, жевали что-то на ходу и перли вперед, каждый как мог.

Матвеенко был среди нас главный и не распоряжался, а у меня было еще слишком мало опыта.

Я был тогда, конечно, молодым, но почти старше всех в нашей группе. Только Кустов был моим ровесником, а остальные были хоть ненамного, но моложе меня. Это, впрочем, не играло роли, так как и другим тяжело доставалась ходьба, и я, кроме того, не отставал от других, и им не приходилось останавливаться, чтобы подождать меня.

Одной из главных причин того, что поход показался особенно тяжелым, было, должно быть, отсутствие тренировок зимой. Очевидно, ходьбы на охоту было недостаточно, чтобы сохранить соответствующую форму, потому что охотиться тогда было слишком легко и для этого не приходилось сильно утомляться. Куропатки зимовали слишком близко к поселку.

По дороге мы встретили группу солдат из вооруженной охраны лагерей. Их было всего четверо, и направлялись они, как и мы, на Нечу, откуда незадолго перед тем был побег трех заключенных. Солдаты бродили туда-сюда в поисках их и не торопились на базу. Поэтому они не присоединились к нам, а направились в другую сторону.

Солдаты с большим уважением отнеслись к Матвеенко, украшенному орденом, и называли его не иначе, как «Товарищ орденоносец».

Это называлось Нечинский разведрайон. Было там два разведочных участка: на ручье Промежуточном с притоками, впадающем в реку Большую Нечу, и на ручье Урен, в истоках реки Хатыннах. База, на которую мы пришли, где была радиостанция и небольшой склад продовольствия, стояла у русла Большой Нечи, протекающей у правого крутого склона широкой долины, прямо против долины ручья Промежуточного. Но ручей этот впадал в Большую Нечу не здесь же, а километров на 8 ниже базы, потому что по долине этой реки он тек не в поперечном к ней направлении, а под острым углом. Этого не заметил новый радист, приехавший с нами, и ему пришлось три дня сидеть голодным на тропе, ожидая, когда его спасут.

День мы провели на базе, отдыхая от тяжелого вчерашнего похода, подсушивая свою обувь, сильно размокшую в русле Нечи при многочисленных переходах через нее. При нас добровольно вернулись из побега несколько дней находившиеся в бегах два из трех заключенных, ушедших недавно с разведки. Фамилия одного из них — генералов мне запомнилась, потому что была редкая.

К вечеру того же дня, как говорят, на ночь глядя, мы распрощались с этой базой и отправились на другую через высокий гранитный перевал в долину впадающего в речку Урен ручья Барачного. Урен в свою очередь впадал в приток Хатыннаха Ченер. Пришли мы на Барачный ночью и еще один день занимались приготовлениями к полевой работе, в частности изготовив из одной палатки размерами 3×4 метра две — по 3×2. Для этого мы распороли ее на две части и из имевшейся у нас бязи изготовили к ним недостающие стенки. Таким образом мы обеспечили все три своих отряда: геологический, поисковый и глазомерно-съемочный индивидуальными палатками, так как третья маленькая палатка у нас была.

Получили мы здесь на складе и все другие предметы из снаряжения и инструментов, необходимые на полевой работе, и на следующее утро отправились в первый маршрут по Нечинскому гранитному массиву.

Там же, на Урене, состав нашей партии пополнился четырьмя заключенными рабочими и промывальщиком. Фамилии я помню только трех из них: Шатов, Мишин и Султанов. Шатов ходил в маршруты с Парфенюком, носил рюкзак и треногу в руках, когда плечи Парфенюка были заняты «иконой», которую, правда, тогда уже никто так не называл. Мишин был одним из двух рабочих, ходивших со мной и старшим коллектором Дорохиным, а Султанов был промывальщиком, работавшим в поисковом отряде у Авраменко. Фамилии еще двух рабочих — худощавого, средних лет человека, ходившего в маршруты со мной, и второго — рабочего поискового отряда, я забыл.