Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Запомнил я этого охотника потому, что встречал его еще 5,7 и 15 лет спустя.

В самом конце полевых работ мы исследовали западный край Оттахтахского гранитного массива, проделывая маршруты по отрогам правого водораздела Хатыннаха. Наша палатка стояла у русла этой реки недалеко от ее устья. Вокруг среди редкого леса в высокой траве были протоптаны торные заячьи тропы, образующие густую сетку. Зайцев было много. Они уже побелели, так как был уже конец сентября, а снега еще не было, и поэтому их было легко находить и стрелять. Мы это и делали, правда, только мимоходом, направляясь в маршрут или возвращаясь в палатку. Ели зайцев по нескольку раз в день и еще несколько штук привезли с собой на Урен. Убили там мы за 7 дней 18 зайцев. Парфенюк особенно наловчился бить их и убил 11 штук. Я убил пять, а Дорохин — двух. И ни одного дня мы не провели там, не ходя в маршрут.

Кажется, в последний день перед отъездом кто-то из нас заметил горностая возле палатки. Он занимался перетаскиванием заячьих лап и голов, валявшихся вокруг палатки, к себе в нору. Вернее, это была не нора, а промоина в борту терраски. Она начиналась сверху и опускалась метра на 1,5 вертикально, а потом горизонтально выходила в борт. Вероятно, там горностай не жил, а решил просто использовать ее в качестве склада продуктов.

Мы очень легко поймали этого горностая, подставив открытый пустой мешок к нижнему отверстию описанной промоины, пошуровав жердью в верхнем. Он моментально выскочил и оказался в мешке. Но потом я решил не возиться с горностаем и выпустить его на свободу. Для этого мы открытый мешок расстелили плашмя по земле. Сидевший в нем горностай сначала не двигался в мешке. Потом он осторожно сделал пару шажков к краю мешка. Достигнув горловины, он высунул на свободу свою изящную белую головку с черными бусинками глаз и таким же носом. Осмотрелся, повернув головку назад на все 180 градусов, и лишь потом побежал дальше, впрочем, не особенно торопясь скрыться.

Вернувшись на Урен из-за того, что снегом покрыло уже все кругом, мы поселились в новом небольшом бараке, который был недавно построен. Теперь в нем жили я, Дорохин, Авраменко, Парфенюк, Пучков, Мальков и Турко.

Однажды я проснулся от шепота Дорохина. Оказывается, он только что слышал, как кто-то у нас в бараке взвел курки ружья. В бараке была черная темнота, и Дорохин ходил от одного к другому, пробираясь ощупью, и шепотом выяснял, кто же из нас взводил курки. Но все спали, и ему приходилось каждого из нас будить. Было непонятно, как мог кто-нибудь чужой войти в барак, если дверь была заперта на крючок. Зачем понадобилось взводить курок, если в такой кромешной тьме не видно, куда нужно стрелять. Поэтому сначала было жутко. Но вскоре я додумался, что Дорохин, должно быть, в чутком полусне услышал, как за стеной барака, за окном или за дверью громко звякнула подкова одной из бродивших вокруг лошадей.

Возле барака стояла палатка, в которой мы обедали, называя ее поэтому столовой. Она отапливалась железной печкой, которую Турко обложил гранитными валунами, чтобы они подольше сохраняли тепло. За несколько дней в местах, где камни прикасались к печке, она прогорела.

Была у нас еще одна палатка, в которой мы занимались камеральной работой. Однажды я в ней возился с полевой геологической картой, когда зашел кто-то из знакомых тунгусов. Увидев карту, он издал какие-то радостные возгласы и стал громко называть изображенные на ней реки и ручьи. Меня это удивило — ведь они картами не пользуются, почему же он так легко, играючи умеет читать ее. Потом я сообразил, что этот район, как и очень многие другие, он, как и другие тунгусы, якуты, много раз видели сверху и отлично знают безо всяких карт, потому что держат их в своей памяти. Но все равно это было удивительно.

Долго мы ожидали оленей. Наступила уже середина октября, давно уже лежала толстая пушистая пелена снега, морозы с каждым днем становились крепче, свирепее. Вода в Урене, на берегу которого стоял наш барак, по утрам исчезала, не текла и лишь днем, когда немного теплело, появлялась в русле вновь.

После приезда Винокурова стало ясно, что нам не повезло, что орочи еще долго будут заняты делами коллективизации и ожидать оленьего транспорта можно еще не скоро. Может быть, и месяц, и больше пройдет в ожидании. Зимней одежды у нас с собой не было, а морозы в конце октября и в начале ноября могут достигать и минус 50 градусов. Стало ясно, что нужно уходить, и как можно скорее.

Мы решили везти свои грузы — коллекции и личные вещи на оленьих нартах, целый штабель которых лежал у нас возле склада, запряженных лошадьми. Каждую нарту решили везти на лошади. Но грузов у нас оказалось много, тем более что с нами отправлялся завхоз Турко, уезжавший в отпуск на «материк». Он прихватил с собой продуктов: масла, сахара, консервов, чтобы обеспечить себя в отпуске хотя бы на первое время. Он знал, что время тяжелое, предвоенное и продуктов не хватало.

Две нарты оказались у нас нагруженными тяжело, причем кладь лежала высоко. Теперь я удивляюсь тому, что тогда не додумался до того, чтобы разложить груз каждой из нарт на две нарты и запрячь их обе в ту же одну лошадь. Думаю, что это было бы удачным решением вопроса, выходом из положения, который позволил бы нам благополучно доставить свой груз. Но такая идея почему-то не осенила ни меня, ни никого из нас, когда мы уже тронулись в путь и были по уши заняты тем, чтобы вновь, вновь и вновь ставить опрокинувшиеся нарты на полозья и пытаться предотвращать их новое падение.

Мы, конечно, понимали, что от частого опрокидывания у нарт быстро расшатаются и совсем вывихнутся копылья, и они выйдут из строя, и просто удивительно, как можно было не додуматься до того, чтобы разложить груз или хотя бы привязать к груженым нартам сзади запасные порожние.

15 октября мы, наконец, запрягли свои нарты и тронулись в путь. Впрочем, «запрягли» — это не то слово, ведь нарта не имеет оглобель или дышла. Впереди у нее так называемый барак, через который перебрасываются алыки — примитивная оленья упряжь. К этим баракам мы и крепили конские постромки. Хомуты нашим лошадям были не нужны, и мы их заменили чем-то наподобие оленьих алыков. С первых же шагов нарты начали опрокидываться, а мы стали бороться с этим, стараясь поддерживать их. Это, конечно, помогало, но все же обе нарты продолжали опрокидываться достаточно часто. Мы старались все время идти по обе стороны каждой из них, но нам далеко не всегда удавалось предотвратить опрокидывание, и мы опять и опять поднимали и ставили их на полозья.

Омчакская долина, которую колымчане шутя называют «долиной трех маршалов» по названиям приисков, работавших в 40–50-е годы ХХ века и носящих имена маршалов Буденного, Тимошенко и Ворошилова. На фото хорошо видно место слияния рек Теньки и Омчака. Река Тенька входит в долину перпендикулярно слева. После слияния река имеет название Тенька. Фото 2013 г.