Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Копушное опробование склонов и поиски рудных свалов при исхаживании позволили обнаружить несколько оловоносных жил, но их было немного, они имели небольшое протяжение по простиранию, и это не давало возможности предполагать значительное протяжение их и в глубину.

Через несколько дней после начала работ на рудном участке начал я и геологическую съемку. Из-за нехватки людей ходил я первое время только со старшим коллектором А. Е. Михолановым, обходясь без рабочих. Первые маршруты проделали мы с ним непосредственно с базы и в один из них нашли остатки фауны карнийского яруса верхнего триаса. Каждый день, закончив свой маршрут, мы возвращались в свою палатку на базу.

Тогда я впервые производил геологическую съемку в масштабе 1:25 000, привыкнув за ряд лет к мелкомасштабной, гораздо более тяжелой стотысячной съемке. Естественно, что она мне нравилась рядом своих преимуществ. Главное из них — это почти полное отсутствие «пустых» ходов, которые на стотысячной съемке, особенно при недостатке транспортных средств, неизбежны. Именно они выматывают силы, убивают время, не оставляя его на отдых, необходимый для восстановления сил, и заставляют организм работать на износ.

На двадцатипятитысячной съемке «пустых» ходов можно избежать почти полностью, потому что у каждой точки здесь нужно сделать не один маршрут, как на стотысячной, а серию маршрутов. Поэтому даже при полном отсутствии транспорта для переездов и перемещения стоянок есть смысл даже «вручную», то есть на себе переносить свое имущество, избегая таким способом «пустых» ходов.

Именно так, то есть таща на себе палатку, железную печку с такими же трубами, посуду, постельные принадлежности, одежду, запас продовольствия и инструменты, отправились мы с Михолановым за ближайший перевал, когда маршруты у базы были закончены. Отлично помню, что палатка у нас была старая, и, развернув ее, мы увидели, что она сильно изодрана, изобилует дырами, как будто нарочно устроенными для комаров. Прежде чем ставить ее, пришлось нам обоим размотать сначала сильно запутанный клубок ниток, потом, вооружившись иголками, капитально отремонтировать палатку, ругая себя в то же время за то, что не осмотрели ее раньше, до выхода с базы. Впрочем, сделать такую мелочь было легче, чем вести о ней переговоры с другими, заставляя их сделать это.

Вблизи этой стоянки за два дня да нашего прихода туда Г. Г. Логинов встретил медведя, стрелял и тяжело ранил его, обратил его в бегство, преследовал и не догнал, а вернувшись, увидел на двух деревьях медвежат, а на третьем — пестуна. Он убил одного из медвежат, радуясь тому, что медведица убежала, вместо того, чтобы защищать свою семью, и не стал гоняться за пестуном и вторым медвежонком, опасаясь, что медведица может вернуться.

Это происшествие, о котором нам только что рассказал Георгий Георгиевич, было настолько свежо в нашей памяти, что мы с Михолановым, закончив возню с устройством стоянки, отправились искать убежавшую позавчера от Логинова медведицу, которая, по его словам, была тяжело ранена и, как я думал, не могла уйти далеко. Но я тогда по неопытности не знал, что медведь действительно тяжело, даже смертельно раненный и потерявший много крови, долго еще сохраняет способность уходить от преследования. Ушла от нас и логиновская медведица. Вернее, ушла она, конечно, не от нас, а еще раньше от самого Логинова, а нам пришлось вернуться, не найдя и следов ее. Кажется, накануне прошел дождь, и они были смыты. Мы утешали себя мыслью, что Логинов виноват в том, что она ушла и что мы слишком поздно занялись погоней.

Однажды целый рабочий день мы с Михолановым и рабочим Бекашевым затратили на тушение пожара, который возник по неосторожности А. Е. Михоланова. Тогда мы закончили маршруты с предыдущей стоянки, и я накануне отправился на базу, прислал в тот же день лошадей для перевозки нашего имущества на новую стоянку, а сам остаток дня провел на рудном участке. Помню, вечером этого дня была сильная гроза с ливнем.

Утром мы с Бекашевым шли с базы на свою новую стоянку. Нам нужно было преодолеть два перевала через гранитные сопки, на первой из которых был наш рудный участок. Мы шли, спрямляя путь, не обходя высоких сопок. И вот когда мы уже заканчивали отрезок пути через первый перевал и перед нами открылся второй, из-за него вдруг вырвались и стремительно понеслись ввысь к зениту плотные круглые клубы серо-черного дыма. Никакого сомнения в том, что это пожар на нашей стоянке, не было. Подумал я, правда, о том, что пожар мог возникнуть в отсутствие Михоланова, что он, может быть, ушел в маршрут, плохо затоптав костер, и что могла сгореть палатка со всем находящимся в ней. Но рассуждать об этом было некогда, потому что ноги уже сами неслись к пожару.

Бегом пронеслись мы по спуску, потом на подъем и по второму спуску, откуда можно было рассмотреть только, что очаг пожара скрыт верхним краем террасы. Рассмотреть все и, успокоившись, перейти на шаг было нельзя. Нужно было продолжать бег, потому что по-прежнему неизвестно было, что впереди. Дым то затихал немного, то с новой силой рвались ввысь его шаровидные черные клубы, когда огонь достигал зарослей стланика и загоралась его смолистая хвоя.

Наконец мы достигли места, охваченного пожаром, увидали Михоланова, сидевшего на берегу ручья, охватившего обеими руками голову, вещи и снятую палатку, лежавшие на другом берегу ручья. Не теряя времени на расспросы и почти совсем не отдыхая, бросились тушить пожар, стараясь и с Михоланова согнать охватившую его апатию.

Он коротко рассказал о том, что произошло. Когда накануне в конце дня приехал с лошадьми возчик Фуре, они сразу же завьючили лошадей и отправились в путь, потому что вещи были уже связаны, и нужно было только убрать палатку. В это время надвинулась гроза, и ливень хлынул, едва они успели проехать половину пути. В результате все вещи, плохо укрытые, были сильно измочены. Возчик с лошадьми сразу уехал на базу, потому что близ этой новой стоянки не было травы для лошадей, а Михоланов поставил мокрую палатку на мокром мху и не стал растапливать печку мокрыми же дровами, а, продрожав до утра, решил утром подсушить вещи.

Утро наступило безоблачное, ясное. На чистом голубом небе сияло горячее июльское солнце, и в лучах его всеми цветами радуги горели и переливались капли вчерашнего дождя, висевшие на кончиках ярко-зеленых лиственничных хвоинок. Палатка, все вещи в ней, так же как и ягель вокруг нее, были мокры, как и вчера вечером.

Михоланов быстро развесил на жердях и расстелил на земле для просушивания телогрейки, куртки и другую одежду, ощипал и осмолил на маленьком костерке убитую вчера при переезде куропатку и спустился к руслу ручья, чтобы вымыть ее, прежде чем положить в котелок для варки. Все это заняло совсем немного времени, но когда он поднялся на ноги и обернулся к палатке лицом, то обмер: вокруг палатки пылал ярким пламенем мох, который на ярком солнце успел уже сверху высохнуть. Пламя уже совсем близко подступило к палатке, хотя она еще не успела загореться. Пылали вещи, расстеленные для просушки.