Иван Травкин - Всем смертям назло

Вместе с Васильевым прослушиваю горизонт. Нам нужно всплыть, дать людям воздух. Смотрю на товарищей. Бледные, мокрые от пота лица. Кое-кто спит. Но какой это сон? Скорее, бред, обморок. Трюмный старшина Макаров бормочет в забытьи:

— Испортилась… Помпа испортилась…

Ему совсем плохо.

Сменившись с вахты, уснул электрик Савельев. Дышит часто и тяжело. На губах розовая пена. Титов будит его, потчует консервированным виноградом. Проглотив несколько ягод, электрик снова засыпает. Теперь ему легче.

Кое-кто уже начинает заговариваться, утрачивает контроль над своими действиями. Вон фельдшер Андреенков поднимается с койки, бредет по отсеку. Глаза открыты, а ничего не видит. Толкнулся в закрытую дверь, побрел обратно и снова лёг.

Мы не знаем, когда наступит смерть от удушья. По теоретическим расчетам нам полагалось задохнуться после трех суток пребывания под водой. А мы живем уже четвертые сутки. Причем многие держатся еще довольно сносно. Тот же Ильин, например. Это вообще удивительный человек. Он умеет найти в себе силы тогда, когда у других совсем их не осталось. В дизельном отсеке — я это вижу в глазок — на ногах он один. Остальные лежат и сидят в самых различных позах, закрыв глаза и судорожно глотая воздух. Ильин ходит между обессилевшими людьми, как заботливый отец, укрывает, поправляет подушки под головами, укладывает поудобнее.

Или взять нашего замполита Цейшера. Тоже все время обходит отсеки и для каждого человека находит теплое, ободряющее слово.

Коммунисты… Они и сейчас своим спокойствием и выдержкой служат примером всему экипажу. Надо прямо сказать: благодаря им мы и держимся.

Акустик Васильев вполголоса рассказывает кому-то:

— Слышу, как катятся бомбы по палубе катера, падают, шипят в воде. Сейчас взрыв! Тогда я сбрасываю наушники, чтобы не оглушило, а потом снова надеваю и слушаю…

Голос ровный, уверенный, уже он успокаивающе действует на слушателей…

Крепится и штурманский электрик Сорокин, который впервые участвует в боевом походе. Матрос чувствует на себе мой внимательный взгляд и старается не показывать, что ему тяжело. Огромными своими руками он ворошит тончайшие проволочки, исправляя поврежденный гирокомпас. Ему помогает помощник командира Пенькин, который сам когда-то был штурманским электриком. Пенькин копается среди проволочек и шестеренок и все время шутит. Матросы с удовольствием слушают его.

А дела у нас плохи. Задыхаемся все сильнее. Немеют пальцы, деревенеют подошвы ног, тело покалывает иголками.

Наверху тишина. Можно ли верить в нее?

Во второй половине дня акустик услышал шум винтов. Прошли два корабля. Они, видимо, стояли поблизости без хода: ждали, не дадим ли знать о себе. Сейчас они уходили.

Дождались, пока шум их не замер вдали. Лодка оживает. Люди занимают места. Приказываю откачать из уравнительной семь тонн воды.

Лодка на дне моря не становится на якорь. Незачем. Просто принимают в уравнительную цистерну пять — семь тонн воды, и отяжелевшая лодка плотно ложится на дно моря.

Сейчас мы должны избавиться от лишнего груза. Воду откачиваем постепенно, с перерывами: несколько минут работает помпа, затем ее выключаем, и акустик слушает, не появились ли вражеские корабли.

Семь тонн откачано. Пускаем оба электродвигателя малым ходом назад. Дрожит лодка, а с места не двигается. Приказываю дать средний. И опять никакого результата. Что ж, бывает, на илистом грунте засосет лодку, и она не может сразу оторваться. Осушаем всю уравнительную цистерну. Откачиваем часть воды из дифферентных цистерн. Прибавляем обороты электродвигателей. Не отрывается лодка. Проверяем еще раз весь корпус. И обнаруживаем, что тубусы всех входных люков заполнены водой. (Тубус — широкая труба, которая отделяет верхнюю крышку люка от нижней. В нее вмещается несколько тонн воды.) А попала она сюда потому, что в результате бомбежки потекли верхние крышки входных люков. Пришлось откачать и часть пресной питьевой воды. Только после этого лодка оторвалась от грунта.

Всплыли. Море — как зеркало, на вечернем небе ни облачка. Видимость такая, что и северный и южный берега залива просматриваются без бинокля. Вдали маячат несколько катеров. Ведут себя спокойно, значит, нас не видят. Приступаем к форсированной зарядке батареи. Заработал компрессор, нагнетая в баллоны сжатый воздух. Передали командующему флотом радиограмму об обстановке и о своих неудачах с прорывом сетей.

Не прошло и часа, как катера заметили нас. Открыли артиллерийский огонь, на полном ходу помчались к нам. Ложимся на грунт. Катера бомбят море в стороне: видно, не успели запеленговать нас.

Три ночи пытались мы произвести зарядку батареи в этом районе, и каждый раз корабли противника загоняли нас под воду. Запас электроэнергии уменьшался, в отсеках снова стало тяжело дышать. Мы уже давно не ели ничего горячего, даже чай не кипятили — берегли энергию, да и каждая кружка воды теперь была на учете после того, как почти все содержимое питьевой цистерны пришлось выкачать за борт, чтобы оторваться от грунта.

Строевой Титов радовал нас всех. Он был такой же, как всегда, — жизнерадостный, бодрый. С шутками и прибаутками раздавал подводникам сгущенное молоко, белые сухари, шоколад — такое меню устанавливалось только при кислородном голодании.

Мы уже получили приказ возвращаться в Кронштадт.

Но чтобы отправиться в путь, надо зарядить батарею хотя бы до двадцати пяти градусов плотности электролита. А нам не дают всплыть…

Собираю людей, разъясняю им положение. Говорю, что нас ожидают новые трудности.

— Но я надеюсь на вашу поддержку. А я обещаю вам, что как бы трудно ни было, все равно приведу лодку в базу, хотя бы на буксире.

Северо-восточнее маяка Кэри есть минное заграждение, которое состоит, насколько нам известно, только из гальваноударных мин и не очень плотное. Кораблей на нем мы не видели. Решили идти туда. Конечно, это большой риск — всплывать на минном поле, но надо как-то зарядить батарею и провентилировать отсеки.

В центр минной позиции пробрались благополучно, лишь один раз задели минреп. Переменными курсами обследовали квадрат стороной в одну милю. Своими боками удостоверились, что мин в этом квадрате нет. Ночью (она была светла как день) всплыли по рубку и приступили к зарядке. Чтобы наблюдать, не сносит ли нас с места (а снести нас может на мины!), бросили на тонком тросе балластину — тяжелую чугунную чушку. По натяжению троса и проверяли дрейф. Для успокоения души взяли и ограничительные пеленги на маяк Кэри..

В первую ночь пробыли на поверхности часа полтора. На вторую ночь только всплыли, нас атаковали два вражеских самолета. На третьи сутки нам тоже не дали долго пробыть в надводном положении. И пришлось нам провести на этом минном поле десять дней. Почти каждую ночь вражеские самолеты по нескольку раз загоняли нас под воду. Но корабли противника на минное поле не совались. Нам удалось довести плотность батареи до двадцати восьми градусов. С таким запасом энергии можно дойти до Лавенсари.