Иван Травкин - Всем смертям назло

Как известно, ледовая обстановка в Финском заливе особенно тяжела с февраля по апрель. Нагромождения льда достигают порой высоты трех метров. Чтобы не повредить носовую часть лодки, мы установили на ней прочный стальной щит — «намордник», как его назвали матросы. Он защищал от повреждений форштевень, носовые горизонтальные рули и торпедные аппараты. Рулевой Морозов предложил выделить группу крепких ребят, которые во время перехода находились бы на верхней палубе и отталкивали баграми крупные льдины. Предложение приняли.

Коммунисты детально обсудили план партийной работы на походе. Наш парторг Середин сумел найти дело для каждого члена и кандидата партии. Забот у Середина много. В это время на лодках не было заместителей командиров по политической части. Вся работа теперь ложилась на парторга.

7 февраля 1945 года в десять часов утра ледокол «Санио» взял пашу «К-52» на буксир. Впереди «Сампо» прокладывал путь ледокол «Иокарху».

Первую часть маршрута, до острова Бьерке, преодолели спокойно, без каких-либо задержек и повреждений. Но в шхерах лед стал более торосистым и крепким, льдины начали затирать лодку. Пришлось укоротить буксирный трос, чтобы лодка оказалась в струе от винтов ледокола. Этот мощный поток отгонял льдины в стороны.

Переход был очень тяжелым. Иногда за сутки проходили всего несколько километров. Двигались только днем. Ночью маленький караван прекращал движение, и к утру лед так сковывал лодку, что матросам приходилось скалывать его вручную.

Четверо суток пробивались мы сквозь ледяные нагромождения. На пятые сутки Финский залив остался позади. Ледоколы вывели нас в открытое море. Мы тепло распрощались с ними и полным ходом пошли на позицию.

В открытом море льдов не было. Но какими холодными, неприветливыми были серые воды Балтики! Корпус лодки, особенно в концевых отсеках, покрывался изнутри толстым слоем инея. Свободные от вахты моряки спали не раздеваясь, прямо в ватных штанах и телогрейках.

— Жарко как в парной, — острил торпедист Тарасенко и шумно выдыхал белые клубы пара.

Как-то днем, когда лодка шла на перископной глубине, вахтенный офицер, осматривая поверхность моря, заметил след соляра, тянувшийся за лодкой. Очевидно, из-за сильного сжатия льдами корпус лодки деформировался, и одна из междубортных цистерн, заполненных соляром, дала небольшую течь. Обнаружилось и другое повреждение: через сварные швы топливной цистерны, находящейся внутри прочного корпуса в районе четвертого отсека, соляр начал просачиваться в аккумуляторную яму.

Командир группы движения старший инженер-лейтенант Сулоев, осмотрев цистерну, сказал мне, что надо срочно возвращаться в Хельсинки.

— А что думает Михаил Андронович?

М. А. Крастелев, ставший к тому времени инженер-капитаном 3 ранга, долго ничего не отвечал.

— Может, вы и правы, — задумчиво сказал я. — Нам действительно следовало бы вернуться в базу. Нас никто за это не осудит. Но проситься второй раз домой без боевого успеха — для меня хуже смерти! Подумайте, посоветуйтесь с людьми.

— Плавать в таком состоянии нельзя! — заговорил наконец Крастелев. — Но все-таки что-нибудь сделаем.

Нашли выход. Из поврежденной междубортной цистерны стали расходовать топливо в первую очередь, чтобы быстрее ее освободить. А швы цистерны четвертого отсека зачеканили. Выручили золотые руки коммунистов старшины мотористов Андреева и старшины электриков Гиренко.

21 февраля заняли отведенную нам позицию. Нашим предшественником здесь была подводная лодка «С-13», которой командовал капитан 3 ранга А. И. Маринеско. Видно, крепко он здесь насолил немцам. Двое суток подряд пашу лодку без конца преследовали противолодочные корабли и авиация противника. Стоило только нам попробовать поднять перископ, как нас тут же загоняли на глубину и нещадно бомбили. Прямо хоть покидай позицию. Уж мы и соляровые цистерны проверяли — нет ли маслянистого следа за лодкой, и клапаны воздуха высокого давления — не тянется ли за нами дорожка из воздушных пузырьков. Все было в порядке. Секрет был в другом: мы расплачивались за те неприятности, которые Маринеско причинил врагу в этом районе.

«С-13» потопила здесь немецкий океанский лайнер «Вильгельс Густлов» водоизмещением двадцать пять тысяч тонн. На борту его находилось несколько генералов и почти девять тысяч вражеских солдат, матросов и офицеров, в том числе почти две с половиной тысячи специалистов-подводников, эвакуировавшихся из Данцига — крупнейшей учебной и судостроительной базы подводного флота фашистской Германии.

Через несколько дней в этом же районе «С-13» отправила на дно эскадренный миноносец.

Ясно, после таких потерь немецкое командование неистовствовало. Вот почему нам тут не давали, что называется, носа высунуть из воды. К счастью, разыгравшийся шторм разогнал мелкие противолодочные корабли по базам, и мы вздохнули несколько свободнее.

От шторма и нам досталось. Ударом волны заклинило носовые горизонтальные рули. Крастелев предложил послать людей отремонтировать рули. Командир отделения электриков Васин и командир отделения рулевых: Солодов полезли в носовую надстройку. Едва они спустились в люк, как вахтенный командир Закаржевский доложил:

— Слева по носу два миноносца. Следуют на нас!

Командую:

— Всем вниз!

Силуэты миноносцев уже отчетливо видны. Надо немедленно уходить под воду. Но я не могу подать нужную команду. Не могу я губить этих самоотверженных ребят, работающих сейчас в тесной, заливаемой водой надстройке.

Миноносцы все ближе.

— Скорее, скорее! — торопит Пенькин ребят.

Наконец мы слышим шуршание резиновых комбинезонов. Васин и Солодов кубарем катятся вниз по трапу. Лодка скрывается в волнах буквально перед носом миноносцев. Переменными курсами удираем от них. Взрывы глубинных бомб скоро остаются в стороне.

Шторм продолжался двое суток. На невысокий корпус лодки обрушивались тяжелые волны. Они перекатывались по палубе, ударялись о рубку и рассыпались веером жгучих брызг. Руки сигнальщиков коченели от мороза, лица деревенели. Вся одежда верхних вахтенных быстро намокала, обмерзала и становилась твердой, словно жесть. Ледяной ветер пронизывал до самых костей. Но наблюдатели за горизонтом Гусаров, Солодов и Шведенко, поочередно сменяясь, бдительно несли вахту. Четко исполняли свои обязанности, несмотря на сильную качку, и вахтенные у дизелей, в центральном посту, в радиорубке, во всех отсеках. И только гидроакустики — командир отделения Михаил Козловский и его подчиненный Октябрь Плотников — ходили в «безработных»: в такой сильный шторм они не могли выслушивать море, потому что все шумы забивались ударами волн. Оттого и был старшина угрюмый, недовольный собой и заставлял молодого акустика до блеска начищать и без того сверкающую аппаратуру.