Джек Фэруэдер - Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц

Старший комнаты предупредил Тедди, что это безумие: все знали, что Дуннинг одним ударом может сломать челюсть. Тедди пожал плечами и побежал по лужам через плац в сторону кухни, где толпились капо и их болельщики, стараясь занять самое лучшее место. Мускулистый Дуннинг весил почти сто килограммов. С обнаженным торсом он стоял в центре импровизированного ринга. В прошлом он жил в Мюнхене и был чемпионом в среднем весе, а теперь на своей должности получал еды столько, сколько хотел. При виде щуплого Тедди толпа начала скандировать: «Он тебя убьет, он тебя съест!» [316]

Тедди Петшиковский. 1939 год.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Голод Тедди одержал верх над страхом. Тедди вышел на ринг, и кто-то подал ему пару рабочих рукавиц. Дуннинг наблюдал. Тедди протянул руку для приветствия, но Дуннинг в ответ лишь небрежно поднял кулак. Бруно Бродневич, главный капо и рефери, крикнул: «Бокс!» [317]

Немец стремительно набросился на Тедди, пытаясь прикончить его. Дуннинг не старался держать кулаки у лица, и Тедди сумел пробить его левым джебом, а затем увернуться. Дуннинг снова накинулся на Тедди, еще не оправившись, и тогда Тедди прыгнул и нанес еще один удар. Так повторялось до тех пор, пока в конце первого раунда не прозвучал гонг, призывавший на перекличку. «Побей немца!» — кричали из толпы воодушевленные поляки [318].

Тедди поднял перчатку вверх в знак остановки боя. Как только начался следующий раунд, Тедди провел левый хук и разбил немцу нос. Заключенные заулюлюкали. На этот раз Бродневич схватил дубинку и принялся лупить заключенных, кричавших громче всех. Дуннинг, у которого кровь стекала по груди, тут же начал ему помогать. Заключенные разбежались, остался только Тедди. Он по-прежнему стоял на ринге, опасаясь худшего. Дуннинг подошел к нему и бросил перчатки на землю. Он пожал Тедди руку и повел молодого поляка в свой блок.

— Когда ты ел? — спросил Дуннинг [319].

— Вчера, — ответил Тедди [320].

Дуннинг дал ему полбуханки хлеба и кусок мяса. «Очень хорошо, молодой человек, очень хорошо», — только и сказал он. Тедди побежал обратно в свой блок, чтобы разделить с соседями хлеб и мясо, а вскоре получил и хорошую работу — на конюшне.

Несколько дней лагерь гудел, пересказывая историю боя Тедди с Дуннингом. Каждый раз добавлялись новые подробности. На плацу Витольд услышал разговоры о восстаниях и прорывах. Мятеж планировала группа полковников, недавно прибывших в лагерь. По вечерам эту группу можно было видеть на «набережной», по которой они вышагивали, как на параде. Вдоль дорожки высадили березы, и теперь она называлась Березовая аллея. Из дерева вырезали указатель, на котором двое мужчин сидели на лавочке, а третий — чуть дальше, с огромным ухом, повернутым в их сторону. Как выяснил Витольд, план полковников состоял в том, чтобы один из них прорвался через главные ворота, сбежал в близлежащий городок и собрал там как можно больше людей на подмогу. Другой полковник будет удерживать лагерь, пока не подоспеет помощь.

Витольд считал этот план непродуманным и преждевременным, ведь каждый из полковников завербовал лишь по несколько человек. Витольд воздерживался от контактов с ними. Его беспокоило то, что они действуют неосторожно и могут попытаться давить на него своим авторитетом. Но он должен был приглядывать за ними на случай, если они начнут поднимать людей в атаку, — это могло привести к репрессиям со стороны немцев. Его собственное мнение о прорыве не изменилось: большинство заключенных слишком слабы, чтобы уйти далеко, и охранники СС наверняка жестоко отыграются на сотнях и тысячах тех, кто останется в лагере [321].

Витольд хотел получить от Варшавы указания о том, как вести себя с этими полковниками. В апреле он начал составлять донесение. Семья Щвентожецкого дернула за нужную ниточку в Варшаве, и Кароль готовился к освобождению. Витольд был рад за друга, хотя это и означало потерю важного помощника. Поедая очередной «сладкий пирог», они подвели итоги работы подполья: организация постоянно расширялась, они помогали продлевать жизнь людям, организовали контрабандную доставку продуктов и лекарств в лагерь, Деринг раздобыл радио. Но, несмотря на эти успехи, число погибших росло. Со дня открытия Аушвица в лагерь попало более пятнадцати тысяч заключенных, а всего через год в живых осталось около восьми с половиной тысяч человек. Усилились меры безопасности: вместо одного слоя колючей проволоки по периметру установили двойной забор и подвели к нему электрический ток. Комендант Хёсс придумал новый жестокий способ коллективного наказания за побег: из блока беглеца произвольно выбирали десять узников и оставляли их умирать голодной смертью. (В первый раз, когда это произошло, сорокалетний учитель физики из Кракова Мариан Батко добровольно пошел на казнь вместо подростка, на которого пал выбор эсэсовцев. Самопожертвование Мариана Батко потрясло всех свидетелей [322].)

Витольд включил эти подробности в донесение, которое попросил Кароля выучить наизусть. Но Витольда беспокоило еще кое-что. С момента открытия лагеря было освобождено уже более трехсот заключенных, и вероятность того, что Мария попытается содействовать его освобождению, росла. Витольд не хотел покидать лагерь: его работа только началась. Если прежде он опасался, что останется в стороне от событий в Варшаве, то теперь пришел к выводу, что именно Аушвиц занимает центральное место в стремлении нацистов к господству, а он, Витольд, противостоит этому. Он почувствовал себя почти счастливым, хотя это могло показаться странным. «Работа, которую я начал, полностью поглощала меня, так как она набирала темп в соответствии с моим планом, — писал он позже. — Я стал очень беспокоиться о том, что моя семья может выкупить меня, подобно тому, как выкупали некоторых других моих товарищей, и это положит конец моим усилиям». Вполне вероятно, Кароль передал семье Витольда его просьбу ни при каких обстоятельствах не пытаться освободить его [323].

Витольду удалось подойти к воротам, чтобы проводить друга. На улице потеплело. Кароль был в том же костюме, в котором его арестовали, даже запонки уцелели. Одновременно с ним освобождался варшавский актер Стефан Ярач. У него был туберкулез, и он так сильно обморозил руки, что на пальцах обнажились кости. Лица мужчин покрыли толстым слоем пудры, чтобы скрыть от медкомиссии их раны, щеки были подкрашены свекольным соком, и они выглядели так, будто собрались на сцену — играть последний акт [324].

Уходя, Кароль посмотрел на Витольда и увидел, что тот на мгновение задумался. Затем Витольд поднял голову и подмигнул Каролю [325].