Валентин Рушкис - Высокий счет

Строев успел снять с вешалки пальто и уже засунул в рукав правую руку. Левая в рукав не попадала, глаза у Строева были полузакрыты, и, если бы Леонид был не так зол, наверно, пожалел бы этого безмерно усталого человека. Но сейчас Леня только радовался, что застал противника врасплох, торжествовал первую, хотя и небольшую победу: ах так, Виктор Петрович, домой собрались? Попробуйте-ка теперь, скажите, что вы заняты! Не выйдет!

— Товарищ Строев, мне сказали, что распоряжение ломать фундаменты подписали вы.

— Да, я.

— Вот и хорошо, что не отпираетесь. А вы знаете, сколько труда мы в них вложили? Сколько там арматуры, бетона? Сколько денег?

— Да, знаю. — Строев назвал цифру, и сама она, значительно превысившая самые страшные подозрения Бойцова, и спокойствие, с которым Строев назвал ее, поразили Леонида.

— Вас кто-нибудь уполномочил меня допрашивать? Вы из штаба, из пресс-центра, или какой-нибудь пост?

— Совесть меня уполномочила, товарищ Строев. Я рабочий.

— Садитесь, — пригласил Строев, возвращаясь к своему креслу. Ему был приятен этот горячий паренек. Давным-давно, в годы первой пятилетки, Виктор Строев был таким же горячим рабочим парнем и сам подозревал во всех смертных грехах «спецов» в форменных фуражках. Правда, спецы тогда были другие. Но ведь и рабочие — тоже!

— Я могу и постоять, — сказал Леня, вдруг оробев перед инженером, распоряжающимся миллионами рублей с такой легкостью, как Ленька — гривенниками.

— Садитесь. Вы курите?

— Нет, — поморщился Леонид, отмахиваясь от протянутого портсигара. «Задабривает, — мелькнуло у него в голове. — Дипломатию будет разводить». От этой мысли он снова почувствовал себя уверенно и, наконец, уселся в предложенное кресло, причем как следует, а не как-нибудь там, на краешек.

Зазвонил телефон, Строев приложил трубку к уху, сказал: «Да?», потом довольно долго слушал, плаксивый женский голос доносился и до Леонида, только слов разобрать не удавалось.

— Хорошо, — сказал Строев в трубку, — значит, пускай опять ложится спать с нерешенной задачей. Я не могу, у меня еще люди, я вынужден задержаться.

Пальто мешало ему, воротничок душил. Строев положил трубку на место и покрутил шеей, словно стараясь вырваться и из пальто, и из воротничка. Но сказал деловито и ровно, почти докладывая:

— На прошлой неделе одна из фирм, изготовляющих оборудование, предложила нам свою новую автоматическую линию. Такая линия заменяет две, подобные тем, что мы собирались ставить. Это обходится почти вдвое дешевле и будет гораздо удобнее в эксплуатации. Могли мы отказаться?

— Зачем же отказываться?

— Для новой линии нужны другие фундаменты.

— Но ведь у нас все было сделано по проекту!

— Когда составлялся проект и даже месяц назад, когда вы укладывали бетон, новая линия еще не была изобретена.

— И вы решились?.. Решили ломать?

— А как поступили бы вы? Поставили бы устаревшее, морально изношенное — есть такой термин — оборудование? Проще же — никаких нареканий, никаких ломок… А потом? Потом начинать реконструкцию, едва пустив завод?

— Но если завтра изобретут еще что-нибудь?

— Тогда будем ломать фундаменты завтра.

— Виктор Петрович, мы так спешили…

— Знаю. И мы. Деньги, сроки… Мы обсуждали, подсчитывали и также страшно спешили, понимая, чего стоит каждый упущенный день. Это очень трудно — каждый день и час принимать решения, которые сразу отливаются в металл и бетон. Но ведь принимать их нужно!.. Как вас зовут?

— Бойцов Леонид.

— Леня, вы понимаете, почему я все это вам рассказываю?

— Понимаю, конечно: неспокойно на душе, хочется оправдаться.

— Нет, — покачал головой Строев. — Не угадали. Я сам очень болезненно перенес неизбежность этой ломки, но принятым решением горжусь. И рад, что вы пришли ко мне с обвинениями, Леня, — не инженер, не контролер, просто молодой рабочий, увидевший непорядок. Вы принесли мне свое горе, потому что ломать сделанное своими руками — всегда горе, если не знаешь, во имя чего это делается. Но подумайте — на каком же передовом уровне мы создаем завод, до каких технических высот поднялась страна, если в состоянии позволить себе такое! Это прогресс, Леня, техническая революция. А революция и прогресс несут радость, хотя и рождаются в муках.

Вошел шофер. Остановившись в дверях, по-свойски спросил:

— Виктор Петрович, вы не до утра ли остались?

— Едем! Вот и товарища Бойцова подбросим. Вы где живете, Леня?

— Там… в районе Портгорода… — махнул рукой в пространство Леонид.

Сейчас ему не хотелось рассказывать, что живет он на пляже, в тесной будке со спальней из ящика: зачем добавлять Строеву забот? Пусть будет счастливей.

Утро. Перехватываю Кочета возле здания ТЭЦ и с огорчением вижу, как искусственна радушная улыбка Алексея Николаевича: какую-то мысль я своим приходом сбил, какую-то ниточку оборвал.

Успокаиваю:

— Ни слова не скажу, ни о чем не спрошу, просто побегу сзади.

Кочет крепко жмет мою руку, уже безыскусственно смеется — и над собой, и надо мной. И устремляется вперед.

Он пробегает под котлом, где над головой нависают конструкции столь сложных очертаний, словно их выдумали не теплотехники, а скульптор-формалист, где работы ведут субподрядчики и разговоры поэтому специфические: кому чего недостает и кто в чем виноват. Потом бросается в сторону, где железобетонная стена пока что висит над землей, держась за колонны. Там одна бригада выкладывает под стеной кирпичный цоколь, а другая ведет засыпку — скорее, скорее, успеть до зимы, до морозов, закрыться!

Дальше бежим лабиринтом лесенок, держась за тонкий стальной поручень, наверх, к турбинам, где второй агрегат монтируется быстрее, чем первый, и сейчас оба в состоянии примерно одинаковом, и вводить их в строй придется почти одновременно, отчего забот прибавляется чуть ли не вдвое. Тут же, в машинном зале, необходимо проверить, как идут дела у стекольщиков, а потом подняться на крышу, откуда бойцы студенческих отрядов, к сожалению, уже ушли, а работы осталось немало. Это самая высокая точка автозавода, выше только дымовая труба той же ТЭЦ. Отсюда видны все строящиеся корпуса, слева проглядывается новый город, справа, на фоне перелесков, можно разглядеть сооружения водозабора, и даже водохранилище поблескивает у горизонта узкой светлой чертой.

Но Алексею Николаевичу не до этих красот, не ему они доверены и поручены. Низко склонив голову, так, что стекла очков чуть светятся под козырьком глубоко насаженной на голову кепки, он указывает мастеру на незаделанные отверстия в перекрытии возле трубопроводов, на недоклеенный рубероид, неубранный мусор, добавляет людей, назначает сроки…