Валентин Рушкис - Высокий счет

Ладно, едем в Москву…

Вася Кудрин привычно собрал рубли с наших попутчиков, пожелал нам доброго пути и отправился подыскивать пассажиров на обратный рейс.

Ты вместе со мной подошла к весам. Но когда я поставил на них чемоданы, сняла свой. Я недоуменно пожал плечами: что за фантазия? И вдруг во мне проснулось подозрение — нелепое, но ведь я уже знал, что от тебя можно ожидать чего угодно!..

— Я тебя не обманывала, — предупредила ты мой выпад. — Просто один из наших инженеров должен был срочно лететь в Москву. И не достал билета. Я уступила ему свой. Ему нужно лететь.

— А тебе?

— А мне нужно остаться. Ты же сам меня уговаривал!

— Я? Я уговаривал тебя остаться вместе со мной! А теперь, когда…

— Неправда. Ты доказывал, что мое место здесь независимо от того, где будешь ты. Не сбивай меня, я решила.

Вместе с каким-то пестрым парнем подошел Вася и заговорщически остановился возле тебя, зная, что ты его поймешь. Понял и я: ты предупредила Кудрина, что вернешься в Тольятти, он пришел за тобой.

— Мы не торопим, — с великодушием доброго хозяина сказал пестрый парень, — прощайтесь. Однако я организовал на Васин «рафик» полный комплект пассажиров, и мы интересуемся, до чего вы договорились.

— Я сейчас, через минутку, — сказала ты. Тебе тоже было нелегко оставаться одной, и от этого мне стало чуть-чуть спокойней.

— Зачем же минутку! — по-прежнему великодушно бросил пестрый. — Разве Тугров не понимает? Вы прощайтесь по-хорошему, подождем до самого отлета. Недолго уже.

Тугров? Где я слышал эту фамилию? Я присмотрелся к нему внимательнее. Без шапки, несмотря на мороз, пышноволосый, может быть, даже завитой… Расстегнутое пальто, под ним — красный вязаный свитер с немыслимыми белыми и зелеными ромбами: вот откуда впечатление пестроты. А лицо энергичное, профиль резкий, как у индейца. Ему бы еще головной убор из перьев!..

Убор из перьев, убор из перьев, какая чепуха иногда крутится в голове в самые неподходящие минуты!

Вспомнил: Тугров — бригадир у Лени на монтаже. И от того, что я вспомнил это, кусочек тяжести свалился, захотелось щегольнуть:

— Тугров, — сказал я, — там у вас на монтаже что-то не ладится. Мне Бойцов жаловался.

— Бывает, — откликнулся он, ничуть не удивляясь, словно все и должны быть в курсе дел его монтажников. — Завтра выйду, разберемся. Прощайтесь и не беспокойтесь, ее я возьму на себя, все будет в полном надежном порядке. А вам уже проходить можно…

И верно, над дверью аэровокзала замигало табло: «Идет посадка на рейс…», светящиеся точки чуть угловатыми, как на компостере, цифрами писали номер рейса, а женский голос в репродукторе, нагнетая ощущение близкого взлета, напоминал: «Пассажирам необходимо приготовить посадочные талоны для следования на посадку».

…Мой самолет еще набирал высоту, а вы уже усаживались в кудринский автобусик.

— Ты только ни о чем не горюй и держись за меня, — покровительственно говорил тебе Тугров. — Мне уже за тридцать, а ты, очевидно, несколько моложе и не имеешь никаких гарантий от ошибок. Но я никогда ни одну девчонку не упрекал в ее ошибках и тебе ни слова не скажу о твоем прежнем образе жизни. Заранее все тебе прощаю, и точка.

— Меня не нужно «прощать».

— Я сказал: и точка. Понимаешь, сегодня, когда я увидел тебя, во мне что-то дрогнуло, и я шепнул себе: «Сеня, вот кто может стать твоей женой!».

— Нельзя же так! — рассмеялась ты. — Толком даже не разглядел, а уже сватаешься. Да еще к чужой жене!

— Так можно, — серьезно ответил Тугров. — Я много пережил, и пока мы едем этот долгий путь, могу пойти на риски и раскрыть тебе свою трагедию.

— На риск, — поправила ты его.

— Риски — это такие черточки на металле, от сих до сих, уж я-то знаю, и ты меня учить не пытайся. Были у моей Элеоноры такие же светлые волосы и хорошая, как у тебя, фигура. И мы с ней так дружили, что нас уже считали парой, и друзья по-хорошему шутили над нами. Я ей говорил, что у меня нашлись родители в черте Большой Москвы и что там я ее легко могу прописать как свою законную супругу, и ей это нравилось, хотя она и говорила, что любит меня безо всяких соображений о жилой площади.

— Видишь! А я не такая, — весело издевалась ты, — мне ты сразу скажи, какого метража твое приданое!

— Нам с тобой хватит, — уловив насмешку, отрезал Тугров. — Ты слушай… Было это на далеком монтаже на Ангаре, и уже назначив день нашей свадьбы, мы пошли окунуться в холодные струи. Моя Элеонора заплыла далеко. Я крикнул ей: «Норка, вернись!» — и бросился за ней, но тут ее уже схватила судорога. Я доплыл до нее, но когда нас обоих вытащили, откачать удалось только меня… Ты слушаешь? Ты переживаешь?

Ты не ответила. Тугров обиженно засопел и начал закуривать.

— Да, Сеня, я слушаю, — сказала ты. — Переживаю.

— Скажи, может, у нас с тобой и правда что-нибудь получится? Друг я верный, у кого хочешь спроси. В любом твоем затруднении помогу сразу и до конца. Давай запишу твой адрес, как-нибудь вечерком забегу.

— Адреса у меня пока нет, Сеня.

— Как так нет? Я же тебя не спрашиваю о прописке, прописки может и не быть, но крыша-то у тебя над головой есть?

— Была. Сегодня нет и крыши.

— Куда же ты едешь?

— Ну… переночую где-нибудь.

Неожиданно ты сообразила, что приедешь в Тольятти поздно вечером, даже к Кочетам идти неудобно, а ключи от коттеджа сданы, и на гостиницу никаких надежд нет.

— Вот и Элеонора у меня была такая же непродуманная, — сказал Тугров почти умиленно. — А я пока в общежитии живу, конечно, в мужском. Провести смогу, у меня все коменданты в руках, но тебе самой неудобно будет с дюжиной мужиков в одном загоне, так что это лишь в крайнем, исключительном случае. Подожди-ка…

Он прошел вперед, к шоферскому креслицу, пошептался с Васей. Вернулся довольно быстро, успокоенный:

— Порядок. Разиня ты, еще вчера у шофера был свободный угол, а сегодня какие-то квартиранты должны въехать, мать пустила. Но даже если въехали, все равно на одну-две ночи он тебя приютит, раскладушек у него запас, а тебя он давно знает. И ты его не опасайся, он женат, а если полезет, будет иметь дело со мной.

— Спасибо. Он не полезет.

Ты была искренне благодарна Тугрову, хотя и устала от его болтовни. Да он и сам спохватился:

— Устала? Заговорил я тебя? Ладно, поспи. Понимаешь, главная моя работа наверху, на колоннах, в полном одиночестве, вокруг только ветер, напряжение труда и смертельная опасность. Вот на земле и отдыхаешь от долгих часов молчания. Спи, разбужу…

Он разбудил тебя уже в пустой машине, когда все остальные пассажиры рассчитались и ушли, а Вася Кудрин докатил до своего собственного дома. Арсений подхватил твой чемодан и свой саквояжик, выскочил первым, помог сойти тебе, необычайно легко ориентируясь в незнакомом доме, провел тебя в одну из комнат.