Валентин Рушкис - Высокий счет

— А с железобетоном давно дело имеете?

— На Волго-Доне арматуру ставил, на шлюзах. Потом бригадиром был на Волго-Балте, на Вытегорском шлюзе, — не бывали?

— Бывал.

— Красиво, правда?

— Красиво, Михаил Федорович!

Вот так идет человек по родной стране, неделю за неделей вяжет да сваривает каркасы арматуры, укладывает серую рассыпчатую массу бетона, радуется, когда удается продвинуть работу побыстрее, выдумать что-то, огорчается, если бетон подвозят с перебоями, жарится на солнце в яркие летние дни, мокнет под осенними дождями, и все-то торопится, все спешит.

А потом приходит незабываемый день, когда все тонны арматуры и кубометры бетона, уложенные Шуниным и его бригадой и всеми соседними бригадами и участками, сливаются в единое законченное сооружение, когда распахиваются стальные ворота шлюза и первый теплоход входит в длинную бетонную камеру, чтобы через положенное число минут вместе с водой подняться до верха серых стен, поднять над ними мостики и палубы, чтобы сами строители, впервые увидев свое детище в работе, радостно удивились: вон что мы сотворили!

Здесь, на очистных, сооружения не так эффектны — хоть и велики, но врыты в землю. Однако и эта работа почетная.

— Наловчились, все эти аэротенки да отстойники возводим одной своей хозрасчетной бригадой, сами и сдаем в эксплуатацию, — рассказывает Шунин. — Сорок семь человек, у каждого две-три профессии, мастера́ на все руки, под конец сами и торкретируем, и испытываем под напором. Ведь нужно так сработать, чтобы нигде вода не просочилась.

— А на фильтровальной что вышло?

— Там большие железобетонные баки со стенками довольно тонкими, так они при испытании потекли. Теперь приходится «лечить». Хоть и не мы бетонировали, но баки-то нужны!

— Михаил Федорович, там у вас в конторках много начальства — прорабы, мастера, кладовщики… Скажите, без них обойтись не можете?

— Конечно, нет! — сразу отвечает Шунин. — Без них я бы весь день только и делал, что выколачивал материалы да механизмы.

— А если бы снабжение шло бесперебойно?

Шунин долго молчит. Наконец, отвечает:

— Конечно, если бригаду всем обеспечить, строить можно и самим. Ну, снабженец все-таки нужен и еще какой-то инженер — руководить. А так наряд мы получаем аккордный, на весь объем работ, дальше мудрим сами.

— Наверно, прорабы у вас слабоваты?

— Что вы! Очень хорошие люди, замечательные!

И он рассказывает мне о руководителях, и самая частая его характеристика: «Замечательный человек, грамотный, толковый». На памяти Михаила Федоровича многие прорабы стали начальниками и главными инженерами, бригадиры окончили институты и пошли в прорабы. Сейчас мы едем на участок, где начальник давно знаком Шунину («Хороший, грамотный мужчина, замечательный инженер, раньше тоже был бригадиром»)…

Но ведь сами эти инженеры только что рассказывали мне, что примерно сорок процентов всего объема работ по очистным сооружениям выполнено шунинцами. Значит, три таких бригады с тремя такими бригадирами при налаженном снабжении могли бы выстроить очистные под руководством одного толкового инженера?

И вот «грамотный мужчина» ведет меня сейчас по фильтровальной станции. Он приятен, наверняка знает дело, конечно, мог бы и сам, своими руками наладить заупрямившийся насос — подумаешь, хитрость какая! Но по служебному положению ему не полагается лазать в баки и колодцы, и он посылает прораба за Михаилом Федоровичем. Теперь, успокоенный, ведет меня на экскурсию: вот посмотрите, это хранилище коагулянтов, шесть метров на двенадцать при глубине четыре с половиной…

А Шунин пока успевает сменить муфту, поставить прокладку, пробежаться вдоль баков и хранилищ, переставить своих торкретчиков туда, где фронт работы уже подготовлен… Вот он уверенно шагает по тонкой стенке, разделяющей эти самые резервуары глубиной в четыре с половиной метра — пропасть слева, пропасть справа, — спокойно тянет толстый шланг, положив себе на плечо стальную голову этой пятидесятиметровой змеи. Вот спускается по шаткой лестнице на дно резервуара, включает аппарат — и змея оживает, выгибается, дрожит мелкой дрожью, стараясь вырваться из рук бригадира. Но ему все нипочем, все легко: работа подлинного мастера часто производит впечатление легкой. Шунин усмиряет аппарат, и стальное сопло сердито плюется цементным раствором под давлением в десяток атмосфер.

— Наладил, Михаил Федорович? — уважительно спрашивает торкретчик, спустившийся туда же, на дно.

Кивнув головой, Шунин передает ему укрощенную «змею» и вылезает наверх. Полминутки наблюдает за работой торкретчика и снова спешит, кажется, к бетонщикам, где что-то не ладится, спешит так, что вразлет идут полы его короткого рабочего плаща.

…Через полчаса мы уже едем обратно, кружной дорогой, мимо ТЭЦ и «нахаловки» — пока не занятого автозаводом угла отведенной ему земли, где безо всякого разрешения целые семьи поселились… в ящиках.

Позже я побывал в этих домиках и не раз ахал от неожиданности. Это вам не будочка Лени Бойцова! Начнем с того, что ящик покрупнее дает «жилплощадь» более двадцати квадратных метров. И, например, в доме-ящике с номерным знаком «Степная ул., 25» я увидел крохотную кухоньку, а за ней две комнаты с телевизором, холодильником, с коврами на стенах и на полу!

Но внешний вид «домов»!.. Нигде больше не видал, чтобы на стенах были выписаны станции отправления и назначения, а возле окна вдруг виднелась надпись: «Не кантовать!» — или высокая рюмка на тонкой ножке — знак верха и низа, призыв к осторожности при перевозке.

Увидев «нахаловку», я вспомнил о Лене и Тоне и рассказал об их будочке Шунину. Надо бы помочь молодоженам.

— Может, им к депутату сходить? — подал мысль Михаил Федорович.

— Где ж там у них депутат — на пляже?

— По месту прописки найдут. А можно и к чужому. Вон, слышно, к Досаеву многие ходят…

Досаев! Как это я сам не додумался?

Люди многих специальностей, поднявшие стены автозавода, пустившие в ход сложнейшее оборудование, и через десятки лет узна́ют дело рук своих. Даже Михаил Шунин, хоть и зарыты в землю творения его бригады, всегда сможет найти их, показать.

Досаевская работа другая. Он меняет лицо самой земли, да так, что и сам не узнает с детства знакомых мест.

Неподалеку от стройки Досаев родился, много раз бывал здесь, где низкорослые степные травы жесткой щетиной топорщились на иссушенной солнцем земле. И не только бывал, «Куйбышевгидрострой» присылал его сюда на помощь совхозу, так что и пахать довелось Петру Алексеевичу как раз тут, где ныне раскинулся новый Тольятти. Гляди-ка, уже стоят нарядные дома в пять, девять, двенадцать этажей, встанут и двадцатиэтажные! А ведь еще в 1967 году тут расстилалась глухая степь.