Валентин Рушкис - Высокий счет

Сушь в ней — это летом, а весной да в осеннюю непогоду колеса совхозных грузовиков и гусеницы тракторов разъезжали здешние земли в сплошное вязкое месиво. В непогоду и Досаев привел свой ДЭТ-250 на стройку автозавода. Комья чернозема и глины, густо налипая на гусеницы дизель-электротрактора, вползали по ним наверх и с жирным чавканьем сваливались, превращая ходовую часть в один сплошной ком. Через каждые полчаса приходилось спускаться счищать грязь, к вечеру все руки отбивал. Однако не роптал: не привыкать, сколько себя помнит, и в колхозе так было.

— Чернозем всегда раскисат, — говорит он своим волжским говорком. — Без того урожая не даст. Дождь выпадет — хлеборобу радость, а строитель к дождю применится. Человек, он горы сдвигат.

И сам Досаев сдвигает горы. Буквально. Не за один проход, не разом, но сдвигает. Если бы всю землю, что за год перемещает досаевский ДЭТ-250, собрать вместе, встала бы гора выше самых высоких, двадцатитрехэтажных зданий Автограда. Поднял он и те горы чернозема, что после, поздней осенью 1970 года, десятки малых машин растащили между корпусами автозавода, — растащили, спланировали, и под снег ушли нежные всходы уже посеянных на газонах трав, словно и не здесь была располосована земля траншеями да котлованами, словно и не здесь, рыча, врезалась в грунт досаевская машина — резерв главного командования, гигант, направляемый туда, где сроки были особо сжаты или объем земляных работ особо велик.

Вот и получилось, что нет на автозаводе корпусов, возведенных без участия Петра Алексеевича.

Надолго запомнились глубокие котлованы для подвалов главного корпуса, где потом расположилось хозяйство энергетиков и тепловиков, «спрятались» громоздкие кондиционеры. Так размокала вязкая глина в котлованах, что даже восьмидесятисильные тракторы не могли сдвинуться с места. Там и Досаеву пришлось хитрить, и у его-то богатырской машины гусеницы проворачивались в разболтанной глине.

Исхитрился: сначала по всему фронту поджимал воду в сторону, как бы готовил дорожку для разбега, создавал точку опоры, а затем добирался и до грунта. Правда, в помощь ему пришлось дать целую бригаду на очистку машины.

Одолел. Опыт огромный — на «Куйбышевгидрострое» с 5 мая 1951 года. Для Волжской ГЭС имени В. И. Ленина насыпа́л земляную плотину и откосы обрабатывал. Тогда еще он к отвалу угольники по шаблону приварил, чтобы сразу нужный откос получался. Удалась рационализация, ладно выходило. А потом были еще шлюзы и канал между шлюзами, и котлованы под жилье… Много земли перевернуто!

Знатный он человек, Досаев, Герой Социалистического Труда.

Получилось так, что, когда я решил пойти к нему, он только что переехал на новую квартиру, и девушка в отделе кадров растерянно перекладывала карточки, отыскивая для меня его новый адрес. Не отыскав, предложила:

— Могу дать адрес его отца. Пишите: Дорофеев Иван Николаевич…

— Простите, мне нужен Петр Алексеевич Досаев.

— Я поняла. А Дорофеев — его отец.

— Какой же это отец? Фамилии разные… А потом Досаев по отчеству Алексеевич, а Дорофеев — Иван. Так не бывает!

Потом узнал: бывает.

— Иван Николаевич мне отец, — подтвердил сам Досаев. — Не родной, но все равно отец.

Странно складываются подчас человеческие судьбы.

…Жестокий бой шел над Балтикой. Наши самолеты атаковали фашистские суда, и вулканическими извержениями всплескивались воронки от бомбовых ударов.

Корабельные зенитки гитлеровцев сшивали море с небом смертельными стежками трассирующих снарядов. Один из наших самолетов начал падать — круто, дымно… И вдруг он, пылающий факелом, ведомый заживо горящим экипажем, развернулся и пикировал на вражеский транспорт.

Несколько секунд боли, несколько секунд жизни оставалось в распоряжении младшего лейтенанта Носова и его боевых друзей, но и эти последние секунды они отдали Родине, победе. Носов шел на таран.

Летчик Виктор Носов, штурман Александр Игошин, стрелок-радист Федор Дорофеев… Два взрыва слились в один — и воды Балтики расступились.

Одинокой, страшно одинокой осталась молоденькая жена Дорофеева, Нюта. Вдовья доля, хоть ломай руки, хоть пальцы кусай — одна.

Жила она у мужа в Анновке, в родной деревне Досаева. Детей очень любила, а своих не было, часто забегала к соседям, хоть чужих понянчить. Особенно привязалась к Генке, тоже осиротевшему в войну. А приходился парнишка родным племянником Досаеву, и когда Петр пришел из госпиталя, все заботы о Генке он взял на себя, заменил ему отца. В том доме и встретила Нюта Петра, там они и познакомились.

Не знаю, как там они сватались, как поженились, дело давнее, сейчас сроки уже к серебряной свадьбе подошли. Но довелось услышать, что сосватал их старик Дорофеев. Надежным человеком был его сын Федор, и второго мужа снохе Иван подыскал такого же.

Вот сидит он передо мной, надежный человек Петр Досаев, сидит в гостиной, обставленной удобно, уютно. Плечи так широки, что могучая шея кажется коротковатой. Голова чуть запрокинута (и на тракторе за рычагами он так сидит), глаза поэтому немного прищурены, словно особо пронзительно приглядывается Петр Алексеевич к собеседнику. Лицо широкое, скуластое, а рот небольшой, почти женский.

Разговор течет неторопливый. Досаев вдруг замолкает, прислушивается: чем-то пошумела на кухне Нюта. Говорит доверительно:

— Хорошая она у меня. И заботливая, и работящая. Сначала курсы счетоводов окончила, в колхозе нашем счетоводила. Потом ушла на полеводство, стала звеньевой, орденом Трудового Красного Знамени ее наградили. Здесь уже, в городе, заболела. Сердце у нее не в порядке, и вдруг еще бронхиальная астма. Сейчас ничего, а было — страшно болела. Укол от астмы сделают и сразу второй — для сердца.

Накрывая на стол, Анна Васильевна печально улыбнулась:

— Уж и жилицей на свете меня не считали. Как-то раз Петя был на работе, соседка зашла, руками всплеснула: «Ты еще не померла?» Удивилась. А теперь, мне кажется, я здоровей Петра. Заработался совсем. Больной ли, здоровый ли, все на бульдозере…

— Ладно, Нюта, это к делу не относится. Вот здесь товарищ рассказывает — на пляже люди живут, и ребенка ждут. А ты о нас толкуешь! — Он задумался ненадолго. Досказал: — Твердо ничего не могу обещать. Понимаете, малы нормы жилья для строителей. Уж кажется, двадцать лет строим Тольятти, а все вроде временными нас считают. Но, думаю, выход найдется. Передайте своим Лене с Тоней, пускай зайдут. Я о них в парткоме расскажу, и вы там при случае потолкуйте. Как ваши Бойцовы работают, неплохо?

— Да, — уверенно начал я. И вдруг осекся: — Думаю, что хорошо. Не видел, как работают, но думаю, хорошо. Очень они славные.

— Это, значит, будет на вашей совести, проверьте, — спокойно сказал Досаев. — А сейчас обедать пора. Нюта, собери-ка на стол, мне скоро на работу идти… — Обернувшись ко мне, пояснил: — Сегодня во вторую смену, да еще добираться туда долго.