Валентин Рушкис - Высокий счет

— Верно, Маруся! — резвится Тугров. — Жаль, нет возможности дотянуться, расцеловал бы за такие твои слова!

— Какая я тебе Маруся? Попробуй только дотянись!

Снова шум, смех, гомон.

Мальчишка-«буденновец» уснул, уронив голову, и чтобы он не ударился о лакированную жесть, я подложил ему вместо подушки свою ладонь, стараясь смягчить ею толчки. Мы едем, едем, едем, пока впереди не вырастают набегающие огни нового города. Дома громоздятся темными уступами, лишь кое-где прожекторами высвечены краны и панелевозы — там работает вечерняя смена. А дальше, линуя темноту пунктиром ярких окон, стоят готовые заселенные дома — здесь живут!

Конечная остановка. Сейчас я выйду и дождусь Тугрова. Мы не спеша пойдем по гладкому асфальту тротуара, в свете ярких фонарей, любуясь клумбами осенних цветов. Ведь проектировщики и строители города-эталона решили избавить его первожителей и от грязи, и от всяческих траншей — бича новостроек: канализация и все остальные коммуникации проведены заранее…

Шофер мягко тормозит. Вслед за другими, взмахнув чемоданом, я шагаю в темноту и… по щиколотку ухожу в липкую, холодную грязь.

Какое там Тугрова, тут и себя-то самого не разглядишь!

Вслед за другими перехожу автостраду, залитую жижей, и тропинкой, проторенной, как водится, наискосок, держу курс на светящиеся окна домов. Пешеходы, проявляя чудеса балансирования, сползают в глубокую выемку, почти канал, с лужами и ручейком на дне. Вслед за другими я тоже ползу по откосу, поскользнувшись, уже на четвереньках выкарабкиваюсь на другой берег. Черт побери, значит, все-таки и здесь что-то роют?

Выбрался на дорожку, где под грязью чувствуется твердая поверхность, не то бетон, не то асфальт, после консультации у попутчиков нашел дом Г-1, нужный подъезд. Долго открываю дверь, лишенную ручки, очевидно, кем-то унесенной на память о городе будущего.

Вот, наконец, моя квартира. С музыкой: оттуда рвутся танцевальные ритмы.

Коренастый взъерошенный товарищ в майке и трусах, услышав мой звонок, распахнул дверь, и звуковая волна ринулась мне навстречу.

— Мыть ноги и туфли в ванную, направо, — сказал он мне. — Занимайте комнату налево, пока она совсем свободна, выбирайте любую койку. Вот стул, садитесь, разувайтесь.

Стенной шкаф фанерован ясенем. Красиво!

Оставляя на линолеуме мокрые отпечатки босых ступней, отправляюсь в ванную. Чистота, блеск, стены облицованы плиткой, обильная струя теплой воды. Блаженство!

Хотя в большой комнате на сверхчеловеческой громкости грохотала радиола, возле которой колдовали два парня, гладковолосый и курчавый, тут же, за столом, небольшая компания невозмутимо занималась чаепитием, а рядом кто-то даже склонился над чертежом.

Худощавый седой инженер, сполоснув стакан, подошел ко мне:

— Нравится? На кухне электроплиту заметили? Хозяйки довольны. Мощные плиты, с духовками и ящиком для посуды… А здесь, видите, плоские блоки на три выключателя со штепсельной розеткой для бритья, рижский завод освоил… Почему об этом говорю? Я занимаюсь электрооборудованием. Ну, отдыхайте, у нас хорошо, тихо…

Гремящей радиолы он решительно не замечал! Как бы она меня отсюда не выжила.

В комнате, временно ставшей моей, две чистые, аккуратно заправленные постели, стол, стул, большое окно без признаков занавесок. Сразу потушил свет, чтобы не раздеваться на глазах у жильцов дома, стоящего напротив.

Там тоже живут мужчины. Впрочем, нет. Из одного окна свет просачивается сквозь пеструю занавесочку, в этой комнате либо женщины, либо семья. Остальные окна голы, как и мое. Там живут холостяки. Наверняка у большинства из них где-то есть жены, может быть, даже нежно любимые. И все равно, как бы верен семье ни оставался мужчина, живущий в командировке подряд полгода или год, он во многом возвращается на позиции холостяка. Женщины иначе: даже в сугубо временном жилище уют они наводят домашний.

Грохот музыки долго не давал мне уснуть, а когда утром я вскочил с постели, оказалось, что инженеры из нашей квартиры уже разошлись кто куда. Только вчерашние парни, курчавый и гладковолосый, выносили радиолу на лестницу. Кто-то им помогал. Судя по костюмам, — строители. Оказалось, что это даже не радиола, а какой-то невиданный агрегат, разместившийся в двух красивых ящиках. И совершенно напрасно я негодовал вечером. Хорошо, хоть от замечаний удержался: старшие инженеры научного отдела ЦНИИЭП жилища (веселенькое такое сокращение — ЦНИИ… ЭП, Центральный научно-исследовательский институт экспериментального проектирования жилища!) курчавый Саша Мейер и гладковолосый Леня Попков заполночь отнюдь не развлекались, а трудились, испытывая свою конструкцию. Уж я-то мог бы себе представить, что не всякий труд грохочет металлом, — результатом работы бывает и музыка, и песня.

В шкафу, под моим пальто, стояли резиновые сапоги — забота обо мне? Не раздумывая, обуваюсь и спешу вслед процессии.

Музыкальные ящики доставили в двенадцатиэтажный блок строящегося общежития, в один из холлов второго этажа, где пока столпотворение вавилонское: штукатуры, стоя на легких подмостках, промазывали щели потолка, за ними гнались маляры, а электрики на том же потолке уже крепили плафоны, хотя двое монтажников тут же дырявили отбойными молотками одну из стен. В дыры монтажники засовывали стальные кронштейны, а к реечному каркасу степенный бригадир крепил изящные, фанерованные ясенем деревянные плиты, постепенно одевающие эту стенку холла.

Молчаливый Саша, не выпуская изо рта папироску, пробурчал:

— Еще полмиллиметра нужно снять.

— Пятьсот микрон? Сейчас получишь, — орудовал ножовкой Леня. — Так? Что-то наш ящик длиннее стал! Не от той стенки гвоздь. Штекеры пройдут? Саша, смотри, какие девочки нами любуются! Эх, где мои восемнадцать лет!.. Маленькая отвертка у тебя? Нет? Естественно: потеряли.

Он балагурил, что было особенно заметно рядом с Сашей, редко и односложно отвечавшим ему. Но у обоих были одинаково красивы движения, обоими владело то особое состояние, когда завершается многомесячный труд. Саша завинчивал последние шурупчики, а Леня соединил оба ящика в один и теперь схватился за мастерок, подправляя заделку кронштейна. Наконец, уже вместе инженеры подвели провода и установили свой ясеневый ящик в оставленном для него просвете деревянной облицовки. Стена стала единой, теперь было понятно, что круглые отверстия в ней, украшенные небольшими решетками, — устройство акустическое.

Тем временем только что смонтированные на потолке плафоны пролили яркий, но не режущий свет. Кто-то начал подметать пол. Рабочие внесли в холл два десятка удобных мягких кресел. Саша щелкнул контактами, покрутил ручки — все вокруг наполнилось музыкой, захлестнувшей холл, лестницу, коридоры.