Валентин Рушкис - Высокий счет

Тут заминка оказывается пустяковой, Майор решает вопрос быстро. Но ведь его касается буквально все в этом цехе! И как не заглянуть на участок рихтовки, где ползут по полу уже намертво сваренные кузова — «черные», как именуются они на заводе? Отсюда кузова уйдут уже в окраску, но перед этим заботливые руки рихтовщиков должны выверить, выровнять, завершить всю работу металлистов.

О, сначала тут было нелегко… Инженер Ремиджо Бреда, с которым Майор познакомился еще в Турине, рихтовщик Энсо Балларин, прозванный нашими парнями «балериной», и другие — все они, старательно передавая свой опыт советским рабочим, никак не могли сговориться с мастером Аристовым.

Особенно волновался один из итальянцев, назовем его хотя бы Антонио. «Теста дуро, теста дуро!» — твердил он. Если перевести буквально — твердая голова, твердолобый, мол, человек, этот Аристов, никак не понимает, чего от него хотят!

А он, Виктор Аристов, понимал. Отлично понимал!

Ему втолковывали, что каждый рихтовщик должен знать и выполнять одну и ту же неизменную операцию, следить за «своим», крохотным, конкретным участком машины: кто за дверцей, кто за крышей… А Виктор Александрович добивался взаимозаменяемости, он ежедневно менял рабочих местами.

Бурно жестикулируя, Антонио показывал рихтовщику, как нужно стоять, как держать инструмент, как опираться. Но проходил день, другой, итальянец убеждался, что его ученик все понял, надо только потренироваться, и на всю жизнь будет человек обеспечен работой, как вдруг являлся к Антонио новый рихтовщик и, тыча себя пальцем в грудь, заявлял:

— Я, понял? Ма, или мио, как там по-вашему? Здесь, ясно? Труд, понял?

Антонио судорожно листал красный русско-итальянский разговорник, выпущенный фирмой «Фиат», пожимал плечами, кричал «теста дуро» и начинал обучение вновь. Однако и он, и другие «шефы» очень скоро поняли, что народ здесь собрался виртуозно владеющий делом и умеющий смотреть широко. Шуметь перестали. Задумка Аристова удалась.

На конвейере у каждого рабочего или группы рабочих — определенные операции, довольно однообразные. У рихтовщиков дело живее: каждую ямку и горбинку на металле, каждый перекос или заусеницу рихтовщик сам обнаруживает, принимает самостоятельное решение, как изъян ликвидировать, сам устраняет его — там стукнет молотком, там выжмет, в другом месте пройдется электромашинкой…

Майор с удовольствием понаблюдал за своими «взаимозаменяемыми» рихтовщиками и неистовым итальянцем.

— Но, но, — кричал Антонио, почти вырывая машинку из рук крепыша в синей спецовке автозаводца. — Порко мадонна!

Он так резко склонился к горбатенькой панели мотора, что из ворота расстегнутого коричневого комбинезона вылетел крестик на длинной цепочке. Антонио не заметил этого, только отмахнулся от неожиданной помехи и повел по металлу вращающимся диском. Остановился, выпрямился, высоко вскинув брови, трагическим взглядом уставился на машинку. Сорвал диск, повертел его в руках, согнул и, скрежеща зубами, бросил в сторону.

Машинка итальянская, диск немецкий… Крепыш подал ему другой. Антонио искоса взглянул на диск, рывком насадил на машинку, повел по металлу. Диск понравился, искры запрыгали конусом, расширяющимся, как хвост кометы. Антонио облегченно вздохнул, проводил взглядом уползающий кузов и принялся за новый.

Крепыш стоял рядом. Они работали молча, согласно, оглаживая хорошеющий и теплеющий под их руками металл. Уже совершенно спокойный Антонио похлопал крепыша по плечу:

— Так! Амико! Друг!

Возвратил ему машинку, показал на пальцах: десять и еще четыре.

— Домой? — понял крепыш. — Через четырнадцать дней?

Антонио закивал головой:

— Си, си, дом, четир…

Запутался, рассмеялся, дружески толкнул крепыша в плечо. Заметив Майора, обратился к нему по-итальянски — переведите, пожалуйста, сеньор Базилио!

Когда подошел Виктор Аристов, фирменный комбинезон Антонио мелькал уже далеко.

— Василий Артемович, что он сказал?

— Смешно! Мы в Турине считали дни до отъезда, а этот — здесь. Любимая его ждет. И вообще… Родина!

— А что такое он сказал «порко мадонна»? — спросил крепыш.

— Это у них присказка такая, — подсказал Аристов. — Вроде технического выражения.

— Ругательство это, — объяснил Майор, — богохульство. Мадонну вдруг свиньей назвал.

— Это помогает, — авторитетно заявил крепыш. — А как же!

Пора бы возвращаться в диспетчерскую. Василий Артемович еще раз окинул взором любимый цех и вдруг заметил поодаль высокую девушку с красивым лицом и иссиня-белыми волосами. Сразу понял: это посторонняя — так восторженно следила она за ходом конвейера, настолько забыла обо всем остальном, что даже электрокарщицы, делая изрядный круг, осторожно объезжали ее: не знаешь, куда такая метнется…

— Ваш пропуск?

Она спокойно подала Василию Артемовичу пропуск — нечто вроде визитной карточки в рамке. С фотографии, упрятанной под целлофан, на Майора глянул пожилой мужчина с черной бородкой.

— Давно снимались? — Майор показал седовласой девушке фотографию на пропуске.

— Ой! — густо покраснев, она сбивчиво объяснила: — Мне очень хотелось посмотреть… Эти подвески на конвейере я сама проектировала, мой первый в жизни проект — понимаете? — самый первый! Наш начальник дал мне свой пропуск и сказал, что если я прикрою фотографию пальцем… что тут смотрят не очень внимательно. Я же не посторонняя, а проектирую вот эти подвески!

— Фамилия? Не его фамилия, а ваша, настоящая?

— Клементьева. Саша. Александра Васильевна.

Всему научили Сашу отец с матерью, одному не учили: самим врать не приходилось, и дочка этим искусством не овладела. Сразу пала духом: ну, личность ее установить нетрудно, можно позвонить в проектную организацию, куда она перешла на работу, или в Управление механизации, там Сашу Клементьеву не могли забыть. Но у начальника будут неприятности, начнется разбирательство…

— Что ж вы не прикрыли фотографию, как вам велели?

— От неожиданности. На бумаге чертишь-чертишь, рассчитываешь — и вдруг твои подвески плывут, прямо над головой! Вы знаете, они такие разные, их нужно рассчитать и так и этак…

— Идемте со мной!

Вот привязался! Но не упрашивать же его: «Дяденька, я больше не буду»! Идет рядом, ведет велосипед, молчит. Прошли мимо охраны, обернулся:

— Почему вы не сказали, что ваш отец Герой Социалистического Труда?

— Зачем же мне еще и отца впутывать?

— Может быть, вы и правы… Ладно, Саша, все-таки оформите пропуск на свое имя, хоть временный. Всего хорошего!

А когда смущенная и счастливая — так все хорошо обошлось! — Саша почти столкнулась со мной тут же, возле главного корпуса, она потащила меня за собой: