Валентина Краскова - Тайны кремлевской любви

Длительное пребывание в самодержавно-православном монолите привело русский народ накануне революции к тотальному отрицанию самодержавия и религии. Это отрицание выразилось, как и предсказывал Ф. Достоевский, в полном безразличии к добру и злу.

«Морально все, что служит делу пролетариата». Эта формула стала удобным оправданием для большевиков и тех, кто за ними пошел: она одна заменила десять библейских заповедей.

Библейское же: «Не прелюбодействуй» заменила «свобода любви». Как раз та самая, по поводу которой велся заочный спор между Лениным и Арманд.

Что под ней подразумевалось, откуда ее корни? Давайте перечитаем одно место из «Манифеста Коммунистической партии» и попробуем себе представить, как оно могло быть понято гегемоном, вчерашним деревенским мужиком:

«Но вы, коммунисты, хотите ввести общность жен, — кричит нам хором вся буржуазия.

Буржуа смотрит на свою жену как на простое орудие производства. Он слышит, что орудия производства предполагается предоставить в общее пользование и, конечно, не может отрешиться от мысли, что и женщин постигнет та же участь.

Он даже и не подозревает, что речь идет как раз об устранении такого положения женщины, когда она является простым орудием производства.

Впрочем, нет ничего смешнее высокоморального ужаса наших буржуа по поводу мнимой официальной общности жен у коммунистов. Коммунистам нет надобности вводить общность жен, она существовала почти всегда.

Наши буржуа, не довольствуясь тем, что в их распоряжении находятся жены и дочери их рабочих, не говоря уже об официальной проституции, видят особое наслаждение в том, чтобы соблазнять жен друг у друга.

Буржуазный брак является в действительности общностью жен. Коммунистам можно было бы сделать упрек разве лишь в том, будто они хотят ввести вместо лицемерно-прикрытой общности жен официальную, открытую. Но ведь само собой разумеется, что с уничтожением нынешних производственных отношений исчезнет и вытекающая из них общность жен, т. е. официальная и неофициальная проституция».

Точную иллюстрацию того, как мог быть понят смысл приведенного отрывка, дает рассказ А. Чехова «Новая дача».

Инженер Кучеров руководил строительством моста недалеко от деревни Обручаново. Живописные окрестные места понравились его жене, которая и уговорила мужа купить небольшой участок земли и построить здесь дачу.

Будучи благовоспитанными интеллигентными людьми и ощущая исконную дворянскую вину перед своим народом, Кучеров и его жена искренно желали добра деревенским жителям. Но мужики почти сразу же невзлюбили дачников, и отношения не сложились. А тут еще однажды две лошади и бычок инженера случайно забрели на сельский луг.

Разразился скандал.

«Не имеете полного права обижать народ! Крепостных теперь нету!» — разорались деревенские мужики.

Тогда Кучеров решил встретиться с местными, объясниться и как-нибудь уладить конфликт:

— Здравствуйте, братцы! — сказал он.

Мужики остановились и поснимали шапки.

— Я давно уже хочу поговорить с вами, братцы, — продолжал он. — Дело вот в чем. С самой ранней весны каждый день у меня в саду и в лесу бывает ваше стадо. Все вытоптано, свиньи изрыли луг, портят в огороде, а в лесу пропал весь молодняк. Сладу нет с вашими пастухами; их просишь, а они грубят. Каждый день у меня потрава, и я ничего, не штрафую вас, не жалуюсь, между тем вы загнали моих лошадей и бычка, взяли пять рублей. Хорошо ли это? Разве это по-соседски? — продолжал он, и голос у него был такой мягкий, убедительный и взгляд не суровый.

— Разве так поступают порядочные люди?.. Я и жена изо всех сил стараемся жить с вами в мире и согласии, мы помогаем крестьянам, как можем… Вы же за добро платите нам злом. Вы несправедливы, братцы. Подумайте об этом. Убедительно прошу вас, подумайте. Мы относимся к вам по-человечески, платите и вы нам тою же монетою.

Повернулся и ушел. Мужики постояли еще немного, надели шапки и пошли…»

Полагаю, современному читателю вполне понятен смысл той речи, которую произнес инженер перед крестьянами. А теперь давайте посмотрим на то, как сами крестьяне восприняли и поняли эту речь.

«До деревни дошли молча. Придя домой, Родион (один из тех мужиков, которые встретили Кучерова. — В. К.) помолился, разулся и сел на лавку рядом с женой…

— По дороге около Никитовой гречи того… инженер с собачкой… — начал Родион, отдохнув, почесывая себе бока и локти. — Платить, говорит, надо… Монетой, говорит… Монетой не монетой, а уж по гривеннику со двора надо бы. Уж очень обижаем барина, жалко мне…»

В чем же причины подобного непонимания двух человек, говорящих на одном и том же языке?

Ответ на него лежит не в области социальных различий (Кучеров — дворянин, Родион — безграмотный крестьян). Просто эти два человека обладают различными типами мышления.

Инженер Кучеров является представителем прежних хозяев жизни, Родион — тот тип русских людей, которые после революции будут названы хозяевами жизни. Он обладает мышлением, в котором господствуют общие представления и которые известный французский психолог К. Леви-Брюль считал характерным признаком паралогического мышления. В нем причинно-следственные связи, которые рациональное мышление анализирует, подменялись сопричастием, устанавливаемым между коллективом и значимым для него объектом. Поэтому человек с паралогическим мышлением считает результаты своего труда зависимыми от соблюдения ритуалов и вмешательства сверхъестественной силы.

Паралогическое мышление, которое было характерно для первобытного сознания, было «ориентировано по преимуществу на передаваемые от поколения к поколению «коллективные представления» и безрефлексивное следование традиции» (К. Леви-Брюль). Для «коллективных представлений» индивидуальный опыт является несущественньпи: его данные никогда не могут поставить под сомнение вековые устои и эффективность магических ритуалов.

Пример с крестьянином кому-то из читателей может показаться неубедительным. Мол, что тут говорить: крестьянин, он и есть крестьянин, да еще дореволюционный — темный, забитый, необразованный. (Кстати, в советскую эпоху слово «крестьянин» получило отрицательно-унизительную оценку, которая, к нашему всеобщему стыду, до сих пор сохранилась в сознании горожанина. Эта оценка и смысловое значение ничем не отличаются от того, которое слово «крестьянин» имело в тюремно-лагерном лексиконе: «крестьяне» на нем — вши; «крестьянин» — глупый; недалекий человек; мелочный, жадный человек; завистник; бездельник, филон.)

Но нами же руководили не крестьяне, а «великие вожди».

Чтобы развеять подобные мифы, вот вам еще два примера: