Николай Трус - Великие скандалы и скандалисты

Во время завтрака начали собираться «силы»: парикмахер, маникюрша, визажист и косметолог, появилась и моя мать — для моральной поддержки. Меня облачили в свадебное платье цвета слоновой кости — изысканное сооружение: чтобы влезть в него. Пришлось похудеть на 26 фунтов.

В начале двенадцатого ворота Кларенс-хауса распахнулись и во двор въехала стеклянная карета, запряженная парой гнедых, — для меня и моего отца. Отец был очень взволнован, я же буквально парила и думала о блестящем женихе, ожидавшем меня, таком красивом в морской форме с позолоченными галунами.

После медового месяца, длившегося две недели, Эндрю был назначен нести военно-морскую службу в Сомерсете, в 150 милях от Лондона. «Соломенное вдовство» жены моряка обрушилось на меня. Пять дней на службе и два дня с семьей. В пятницу вечером Эндрю приезжал домой усталый и раздражительный. В субботу он приходил в себя, становился нормальным человеком, но уже со второй половины дня в воскресенье начинал нервничать, потому что ему не хотелось уезжать. Ранний обед, и он садится в машину. Делает большой полукруг на медленном ходу и машет мне, я машу в ответ, потом бегу домой и продолжаю махать ему, когда он выезжает из ворот дворца. Я закрываю окно, глаза мои полны слез. Иду в гардеробную, сажусь у портрета королевы Виктории… Я буквально на грани срыва. За все время нашей совместной жизни Эндрю бывал дома в среднем 42 дня в год. Я была романтично настроенной и чувственной. Когда он уезжал, я лишалась не только возлюбленного, но и наставника и надежного союзника в таком сложном и важном де ле, как принадлежность к королевской семье. Я должна была все делать правильно. А что вообще полагалось делать принцессе?

Раньше, когда было мрачно на душе, я находила удовольствие в еде. Но во дворце с питьем и едой было далеко не просто. В нашей квартире не было кухни. Мы не имели ни тостера, ни чайника. Был, правда, нагревающийся поднос, чтобы поддерживать горячим чай или кофе для гостей, а также маленький холодильник для минеральной и фруктовой воды. Во всем остальном мы зависели от дворцовой кухни. Ленч и ужин следовало заказывать по меню накануне вечером. Ужин подавали в 19.30, но к моменту подачи еды слуга уставал, и моя рыба на гриле была постоянно холодной, так как кухня находилась в другом крыле дворца. Я, конечно, могла смягчить домашнюю тоску, пригласив к ужину друзей, но надо было предупреждать об этом по крайней мере за сутки, согласовывать меню с помощником шеф-повара. Я могла пойти пообедать куда-нибудь, но это тоже следовало спланировать заранее.

Я так привыкла наслаждаться жизнью, ничего не планируя. Теперь же мой день был расписан почти по секундам. И я сделала свой выбор: просто перестала выходить куда-либо. Съедала свой ужин полухолодным, говоря себе: слава богу, меня обслуживают, и то хорошо, следует принимать жизнь такой, какова она есть в настоящий момент.

В начале 1987 года Эндрю обратился к родителям с просьбой разрешить Саре переехать к нему в офицерскую квартиру по месту службы. Однако из соображений безопасности королева и герцог Эдинбургский высказались против. В следующем году Сара забеременела. В мае 1988 года они поселились в роскошном Кастлвуд-хаусе.

Чем больше я огорчалась по поводу постоянного отсутствия Эндрю, тем больше полнела. Казалось, я стараюсь утопить свои печали в майонезах, паштетах из копченой макрели, булочках с сосисками и сандвичах. Меня все больше разносило. У меня стали опухать руки и ноги. Ко времени родов я весила 203 фунта. Я изливала свою любовь и преданность в письмах к Эндрю, которые писала каждый день. И он отвечал прекрасными письмами, полными искренних чувств. На вторую годовщину нашей свадьбы он прислал мне письмо из Сингапура. В августе Эндрю приехал домой в двухнедельный отпуск. Нашу малышку мы назвали Беатрис в честь младшей дочери королевы Виктории. Через неделю Эндрю уехал.

В сентябре, когда Беатрис было шесть недель, я оставила ее на попечение няни и присоединилась к Эндрю, находившемуся в Австралии. Я очень хотела взять девочку с собой, но придворные сказали, что это было бы «нежелательно».

А пресса тем временем не дремала. То упрекали меня в том, что я плохая мать. То фотографии публиковали, на которых я выгляжу не лучшим образом. То мне в уста вложат явные глупости. Обиднее всего было читать, что я стала толстой. Ведь в течение нашего брака я то полнела, то худела…

Пресса была не единственным врагом Сары. Дворцовые служащие, так называемые «серые чиновники», всегда плохо относились к простым людям, они были инициаторами и организаторами ее падения.

2 ноября 1989 года, когда я была на четвертом месяце беременности вторым ребенком, я приехала в Хьюстон на торжества по случаю открытия Большого Оперного Театра. Я остановилась в доме Линн Уайатт. Там я познакомилась с ее сыном Стивом и его подругой Присциллой Филлипс. Мы сразу подружились — когда они были рядом, все светлело…

Сообщения бульварных газет о том, что герцогиня и Стив Уайатт проводили вместе отпуск в Марокко, лишь усилили антагонизм между Сарой и королевскими придворными. Она вспоминает, как пара «серых чиновников» сделала ей грубейший выговор за ее друзей и ее поведение. Ей стало плохо, а две недели спустя пришлось делать кесарево сечение… «У меня до сих пор большой шрам на теле», — пишет Сара.

1991 год был трудным для «виндзорских проказниц», как пресса окрестила нас с Дианой. Впервые прозвучала мысль о том, что одна из нас (или мы обе) может покинуть королевскую семью. До поздней ночи мы переговаривались с Дианой по телефону, делясь секретами и пересказывая анекдоты.

Чем большему отчуждению нас подвергали, тем более вызывающе мы себя вели. Однажды поздно вечером и замке Балморал мы выкатили старый «даймлер» королевы-матери, эту музейную редкость с огромным ветровым стеклом и такими же боковыми стеклами. Диана в длинном платье села за руль, надев шоферскую фуражку, я поместилась на заднем сиденье. Диана нажала на газ, и мы стали делать виражи на гравийной дороге вокруг замка. Нас никто не поймал за этим занятием.

21 января за обедом я сказала Эндрю, что нам надо расстаться. Мы оба были очень печальны. Этого мы хотели меньше всего. Но он не спорил: «Если это сделает тебя более счастливой, я согласен».

На следующее утро мы пошли на аудиенцию к королеве. Я вошла, сжимая и перебирая четки для успокоения. «Мне очень жаль, — сказала я, — но, думаю, так будет лучше для вас и вашей семьи. Я не могу больше разочаровывать вас». Королева выглядела очень грустной. Она просила меня подумать, быть сильной. Но я твердо решила переехать с дочерьми из нашего дома, и побыстрее. Родня Эндрю предложила перебраться в домик смотрителя. Там было две комнаты и ванная. «Чуть-чуть подкрасить кое-где, и все будет прекрасно», — сказал герцог Эдинбургский. Но мое положение было не настолько отчаянным, чтобы согласиться с его предложением. Я сняла дом неподалеку. Мое пособие на жилье не покроет наши расходы, и долги мои раздуются, как велосипедная камера, но пусть будет так.