Валентина Краскова - Кремлевские любовницы

Ты видишь, я нисколько не обижаюсь, да и физиономию переменить не могу, она не помешала мне быть очень счастливым и, делая Тебе предложение, не предполагал, что своим циферблатом Тебя огорчу. Да и все это сделалось так странно, что я до сих пор удивляюсь и себе, и Тебе. Попробуем поправить свою грубую ошибку, в которой я один виноват страшно перед Тобой. Может быть, все хорошо устроится, а нет — то Ты мне дашь отзывной паспорт. Откладывание же свадьбы на непродолжительный срок никого шокировать не будет, ибо мои служебные занятия до Рождественского поста действительно служат важной помехой. А за сим целую Твои ручки, если захочешь, то пиши, я Тебе буду аккуратно отвечать. Шлю горячий привет сестрице Лене, которую очень люблю.

До свидания, дорогая, прости меня и напиши, что Ты обо всем этом думаешь.

Сердечно Тебе преданный А Брусилов.»

«Драгоценная моя невестушка!

Получил Твое длинное письмо. Бесконечно счастлив, если это так. Тебе лучше знать.

Из этого письма я вижу, что Ты очень удручена. Теперь, когда до свадьбы осталось 6 дней, а когда Ты получишь это письмо, то останется каких-нибудь 2–3, объясняться не стоит. Переговорим после венца, а то в письмах недоразумения только накапливаются. Но мне необходимо объяснить Тебе, в чем было дело, в кратких словах, ибо, по-видимому, Тебе показалось, что я намерен тянуть, чтобы отказаться. Нет, это не так. Ты, видимо, знаешь и чувствуешь, что я Тебя люблю и сам ни в коем случае от Тебя отказаться не хотел и не хочу.

Это был бы подлый поступок, я на него не способен по свойству моей натуры, какова бы она ни была. Кроме того, убежден, что Ты мне предназначена. Но, по многим данным, в Тебе я уверен не был. Это правда, что я ворвался в Твою жизнь, как ураган, и я опасался, что в вихре его Ты не разобралась и будешь потом жалеть об этом непоправимом шаге, а потому, оставляя себя связанным по отношению к Тебе, я предоставлял Тебе свободу мне отказать или же отложить свадьбу, чтобы осмотреться. Как только Ты заявила, что желаешь теперь же связать свою жизнь с моей, я тотчас же это и устроил с радостью.

Не знаю, почему Тебе кажется, что я — какой-то ходячий клокочущий плотской любовью вулкан. Откуда Ты это, голубка моя, взяла?

Почему Ты думаешь, что я хочу Тебя вырвать из Одессы так, чтобы прервать Твои любимые занятия? Неужели мне было бы приятно видеть скучающую жену? Можешь быть уверенной, что насильно никогда удерживать не буду. Будем вместе жить, сживемся, и убедишься, что все это страхи напрасные. Ближе меня узнаешь — и тогда легко будет нам понять друг друга. Теперь я думаю, что в Тебе сидят ангел и чертенок. По очереди они выскакивают. Ангела люблю, чертенка — нет. Писать нежностей не буду. Ты их не любишь, да и к чему? Господь да сохранит Тебя.

Сердечно любящий Тебя жених Алексей.»

«Дорогая моя невесточка!

Просил Тебя прочесть оба письма, подлежавших уничтожению, потому что Ты их не уничтожила. Могла бы строить себе бес знает что, так лучше, чтобы Ты их прочла и знала, что я передумал. Ведь через 4 дня Ты будешь, если Господу угодно (а я на это надеюсь), моей дорогой женой и нужно, чтобы в отношениям Твоих кму-жу было все чисто. Я верю Тебе и Твоим письмам, а потому верю, что Ты меня любишь также, как я Тебя люблю. Мне не тело Твое нужно, а душа. Уверен, что Ты ее мне отдашь…»

10 ноября они обвенчались, и произошло это в Ковеле, в церкви драгунского полка. Невеста была одета в серое дорожное платье и белую шляпу, жених по этому случаю нарядился в парадный мундир…

В мемуарах С. Ю. Витте кроме всего прочего есть упоминание о том, что его двоюродная племянница Н. В. Желихов-ская вышла замуж за корпусного командира.

Тогда еще Брусилов не был выдающимся генералом, принесшим славу своей родине.

Изначально ничто не предвещало такой героической карьеры выпускнику пажеского корпуса. Он принял участие в кампании 1877–1878 годов, затем стал преподавателем, далее — начальник офицерской кавалерийской школы, командир гвардейской кавалерийской дивизии, начальник армейского корпуса. Его жизнь должна была пройти тихо и мирно. Но в 1916 году он, может быть, несколько неожиданно для всех демонстрирует великолепные способности, командуя Юго-Западным фронтом. Его войска прорывают австро-германский фронт и занимают Голицию и Буковину. Эти действия едва не нейтрализовали Австро-Венгрию, заметно улучшили положение французов, помогли итальянцам в Трентино и заставили Румынию присоединиться к державам Антанты.

Эту блистательную операцию назвали в честь Брусилова его именем…

Странные иногда вещи проделывает с нами судьба. То ласкает и нежит, даруя высокое положение и благородное происхождение, то вдруг, как бы ставя безжалостный эксперимент, бросает вниз, лишая всего. Будто ей интересна наша реакция: будем ли роптать или же смиренно понесем свой крест, свято веря, что справедливость в конце концов восторжествует.

Трудно представить себе, что чувствовали те, кто прямо из уютных кабинетов и фешенебельных особняков попадал в сталинские лагеря.

Многие из них, еще не вполне придя в себя и не осознав до конца случившееся, верили, что это ненадолго, что это просто дурной сон. Компетентные органы во всем разберутся, накажут виновных, а они вернутся к своим привычным делам, и все будет по-старому.

Все эти люди объясняли свое падение происками врагов и агентов капитализма. Без вины виноватые, они верили, что именно эти «враги», стремясь навредить Советскому Союзу, стараются истребить всех его верных сынов. Они клевещут на преданных партийцев, добиваясь их морального, а то и физического устранения. Что бы ни происходило вокруг, люди продолжали верить в отеческое отношение к ним любимого вождя. Он непременно защитит их и позволит с двойным рвением снова и снова доказывать свою преданность.

Партия непогрешима, она всегда права и решения ее всегда справедливы. Люди вставали и ложились с единственным лозунгом на устах: «Да здравствует великий вождь Сталин!»

В лагеря отправлялись целыми семьями. Сначала отцы, затем жены, а после и дети. Не дай бог оказаться членом семьи «врага народа» — человек сурово карался даже за это. Особенно тяжело было пережить падение с пленительных кремлевских высот. В далеких лагерях томились сотни жен высокопоставленных «врагов народа» — Гамарника, Постышева и других.

Попадая в лагерную среду, все они очень по-разному реагировали на этот удар судьбы. Кого-то обуревала ярость, кто-то жил там долгие годы с наивной надеждой, другие принимали все со сдержанным достоинством. Но почти все они писали письма тем, кто мог хоть как-то облегчить их судьбу.