Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Не видя иного выхода, Черчилль принял позицию Рузвельта, но все-таки решил подать эту сделку парламенту и общественности по-своему. Он планировал пространное выступление о «ситуации с войной», в которое намеревался включить свои первые официальные замечания об этом соглашении. Он работал над текстом выступления все дневные часы понедельника, 19 августа.

Прочитав первый черновик, Джон Колвилл осознал, что уже слышал какие-то фрагменты текста: Черчилль любил обкатывать в повседневных разговорах идеи и фразы, которые затем мог использовать в своих выступлениях. Кроме того, премьер-министр хранил отрывки стихотворений и цитаты из Библии в специальной папке, озаглавленной «Всегда держать под рукой». «Любопытно наблюдать, – писал Колвилл, – как он, по своему обыкновению, неделями пестует какую-то фразу или поэтическую строку, а потом она обретает второе рождение в его очередной речи» [457] Colville, Fringes of Power , 1:266. .

На другое утро, во вторник, Черчилль еще поработал над этим текстом, но обнаружил, что ему мешают сосредоточиться звуки молотков – на Хорсгардз-пэрейд рабочие укрепляли помещения Оперативного штаба кабинета (позже названного Черчиллевским оперативным штабом), расположенные в подвале большого правительственного здания, находящегося буквально в двух шагах от Даунинг-стрит, 10. В девять утра он приказал Колвиллу выявить источник шума и сделать так, чтобы этот шум прекратился. «Он жалуется на это почти ежедневно, – писал Колвилл, – и это наверняка серьезно задержит работы по защите Уайтхолла».

Каждый день возникало какое-то новое препятствие, мешавшее заводам лорда Бивербрука выдавать запланированные объемы продукции. Немецкие подлодки топили суда с грузом жизненно важных деталей, инструментов, сырья. Бомбы падали и на сами предприятия. Перепуганные рабочие увольнялись. Из-за ложных сигналов тревоги заводы то и дело закрывались на несколько часов. В люфтваффе знали об этом и постоянно посылали одиночные бомбардировщики над заводскими районами, чтобы сработала сирена воздушной тревоги. Это вызывало у Бивербрука непреходящее раздражение. А теперь, казалось, сам Господь грозит нарушить его планы.

20 августа, во вторник, Церковь Англии предложила, чтобы все военные заводы закрылись на Национальный день молитвы, который предполагалось провести через три недели – 8 сентября 1940 года, в воскресенье, – чтобы тем самым отметить, что с начала войны прошел год. (Предыдущий День молитвы состоялся 26 мая, когда казалось, что британские войска в Дюнкерке находятся на грани полного уничтожения.) Церковные власти хотели дать всем заводским рабочим возможность посетить храм. «Нам представляется, что материальные потери при этом будут невелики, тогда как духовные приобретения – неисчислимы», – отмечал Герберт Апуорд, редактор церковной газеты, в своем письме премьер-министру [458] Upward to Churchill, Aug. 20, 1940; Beaverbrook to John Martin, Aug. 26, 1940, Correspondence, BBK/D, Beaverbrook Papers. .

Черчилль отказался от полного закрытия заводов в течение 8 сентября, но согласился, что предприятиям следует пересмотреть часы своей работы в этот воскресный день – чтобы у рабочих было время сходить в церковь утром или вечером. Это вызвало у Бивербрука огромное раздражение. «Нам и так приходится противостоять множеству помех, – жаловался он Черчиллю, перечисляя своих обычных мучителей: тут упоминались и авианалеты, и сирены воздушной тревоги, и министр труда Эрнест Бевин, бывший профсоюзный активист. – Очень надеюсь, что Провидение не усугубит эти тяготы».

Однако, писал он, «поскольку рабочим военных заводов следует предоставлять такую же возможность молиться о победе над врагом, как и всем остальным, не исключено, что клириков можно привести на предприятия, вместо того чтобы рабочие сами шли в храмы.

Такое решение гарантирует более широкое распространение молитвенных обращений. И они наверняка будут не менее эффективны» [459] Beaverbrook to Churchill, Aug. 27, 1940, BBK/D, Beaverbrook Papers. .

В Лондоне 20 августа, во вторник, Черчилль начал свою речь о «ситуации с войной» в 15:52 – перед палатой общин, из-за августовской жары пребывавшей в сонном состоянии. Он вообще не упомянул об американских эсминцах – лишь о сдаче британских военных баз в аренду Соединенным Штатам. Черчилль подавал это как акт доброй воли со стороны его правительства, предпринятый с учетом беспокойства Рузвельта о безопасности США в Северной Атлантике и Вест-Индии. Из слов Черчилля как бы следовало, что эта сдача в аренду стала просто великодушным поступком, цель которого – выручить друга и, вероятно, будущего союзника. «Разумеется, нет и речи о какой-либо передаче суверенитета [над территориями, где расположены базы]», – заверил парламентариев Черчилль.

Он старался подчеркнуть, что предоставление американцам права на аренду этих баз имеет для Британии гораздо большее значение, чем может поначалу показаться при рассмотрении конкретных деталей договора. Премьер-министр преподносил эту аренду как своего рода морское обручальное кольцо, которое объединит интересы Британии и Америки. «Несомненно, – заявил он, – данный процесс подразумевает, что эти две великие организации англоязычных демократий, Британская империя и Соединенные Штаты, в дальнейшем должны будут в каком-то смысле объединиться для решения некоторых своих задач – ко взаимной и общей пользе».

Он заверил палату общин, что не испытывает никаких «опасений» насчет этой договоренности: довольно лукавое замечание, если учесть, что он ничего так не хотел, как целиком и полностью «объединиться» с Америкой в военных делах, вовлечь ее в войну – желательно как полноценного участника боевых действий. Он добавил, что, даже если бы он и питал какую-то озабоченность на сей счет, процесс слияния американских и британских интересов все равно бы продолжался. «Я не мог бы остановить его, даже если бы захотел. Никто не в силах остановить его. Он как Миссисипи – все течет и течет. Ну и пускай течет, – прогремел он, подводя свою речь к финалу. – Пусть эта река течет во всю мощь, неумолимая, несокрушимая, щедрая, пусть она течет в новые земли, в лучшие дни» [460] Gilbert, War Papers , 2:697. .

Черчилль остался доволен своим выступлением. Всю поездку обратно на Даунинг-стрит он бодро, но фальшиво распевал «Старуху Реку».

Но Колвиллу казалось, что этой речи недоставало обычного черчиллевского пыла. «В целом, если не считать некоторых ярких мест… речь казалась затянутой, и палата, которая вообще-то не привыкла заседать в августе, слушала ее вяло». Колвилл отметил, что парламентариев больше всего заинтересовала как раз завершающая ее часть – насчет островных баз [461] Colville, Fringes of Power , 1:267. .