Александр Котов - Уральский самоцвет

Спокойное начало молодого гроссмейстера не удивило ни болельщиков, ни корреспондентов. После получения высшего звания Карпов как-то не мог с ним сразу освоиться, и его игра в турнирах последних месяцев не производила впечатления. Вот почему еженедельник «64», говоря о том, какие проблемы должен решить Алехинский мемориал, даже не упоминает имени Карпова.

Автора обзора о предстоящем турнире интересовали такие проблемы:

1. Поддержит ли марку чемпион мира и возьмет ли он единолично первый приз?

2. Как сыграют экс-чемпионы мира: Петросян, Смыслов, Таль?

3. Не превзойдут ли их опытные гроссмейстеры — многократные чемпионы СССР?

4. Как сыграет новый чемпион СССР Владимир Савон?

5. Как покажет себя советская молодежь во встречах с многоопытными предшественниками и с иностранными гостями?

6. Кто из иностранцев сыграет лучше остальных и каковы будут их резервы в борьбе с советскими гроссмейстерами?

Молодости свойственно дерзание, взлеты молодых порой происходят стихийно, неожиданно, хотя, конечно же, почва для подобных взлетов подготавливается всей предыдущей работой.

В одиннадцатом туре Карпов играет против чехословацкого гроссмейстера Властимила Горта. Что это была за партия! Фантастические маневры, ошеломляющие противника, четкость расчета. Эта партия вдохновила самого Анатолия — он вообще считает ее одним из своих лучших творческих достижений.

«Что-то не получалось, — рассказывал Карпов впоследствии о своем старте в Алехинском мемориале. — Все время хотелось большего, но ничего путного не выходило, трудно складывалось. Переломной стала встреча с В. Гортом, она удалась не только в спортивном, но и в творческом отношении. Настроение сразу поднялось».

«По правилам могут играть многие, находить исключения из шахматных правил — удел единиц». Вспомните, читатель, в какое изумление приводили вас некоторые из партий-феноменов, сыгранные классиками шахмат, где порой опровергались все понятия о взаимной силе фигур, нарушались, казалось бы, незыблемые стратегические принципы, шахматные фигуры действовали вопреки общепризнанным и общепринятым законам и нормам. В числе партий, поразивших меня своей необычностью, глубиной позиционного замысла была партия Тарраш — Ласкер, четвертая в матче на первенство мира в 1908 году.

Шахматная теория и все пропагандисты ее правил и законов говорят: не делайте много ходов одной и той же фигурой. Однако бывают случаи, когда почти все ходы на определенном отрезке борьбы делаются именно одной фигурой. Правила говорят: берегите свои фигуры, не залезайте ими в опаснейшие уголки, где они могут погибнуть. А вот Ласкер в упомянутой партии поступал как раз наперекор всем правилам. Он забрался своей ладьей в самую гущу вражеского лагеря; эту ладью яростно атаковали и белые легкие фигуры и белые пешки. Казалось, вот-вот наступит конец — ладья погибнет, но ход следовал за ходом, время шло, а белые не только не уничтожили смелую черную ладью, но не смогли даже нанести ей малейший урон. В конце концов черная ладья пожертвовала своей «жизнью», оставив в стане неприятеля зияющий след разрушений.

Из разряда вот таких партий, где верх одерживают скорее исключения, чем правила, была партия Анатолия против Горта. Маневром ладьи, долгое время остававшимся непонятным не только для зрителей, но, пожалуй, и для противника, Карпов добился решающего перевеса, который затем точно реализовал.

Международный турнир памяти А. Алехина игрался в Центральном клубе железнодорожников, небольшое здание которого на Комсомольской площади внешне не бросается в глаза. Тем не менее этот клуб является отличным пропагандистом культуры и спорта среди работников железных дорог; в нем не раз проводились самые различные шахматные соревнования. Остряки даже предложили назвать этот клуб Домом культуры шахматистов.

Обслуживающий персонал этого дома привык к гроссмейстерам и мастерам, многих здесь знают в лицо, помнят об их лучших успехах в турнирах.

— Что-то народу мало? — спросил я знакомую гардеробщицу ЦДКЖ, у которой вот уже много лет оставляю пальто. Пожилая женщина лишь повела плечами.

— Помните прошлый год что было? — спросил я гардеробщицу. — Толпа на улице пять часов стояла под снегом, ждала сообщений из турнирного зала.

— Артисты были другие, — высказала женщина отличную мысль.

Мы любим удобный зал Дома железнодорожников и за уютную ложу, из которой прекрасно виден ход всех сражений, происходящих на сцене, и где в то же время можно тихонечко побеседовать друг с другом, не мешая играющим. Мы любим этот дом и за возможность полушепотом поспорить, анализируя ту или иную партию в кулуарах, сразу же за сценой. Сюда же то и дело приходят со сцены играющие, чтобы перекусить в буфете или выпить стакан нарзана.

Во время тринадцатого тура мемориала Алехина Семен Фурман внимательно вглядывался в позицию партии Карпов — Бронштейн, расставленную на шахматной доске в комнате отдыха участников.

— Как ты расцениваешь позицию Толи? — спросил Фурмана подошедший к нему Сало Флор.

— Играть можно, — уклончиво ответил тренер.

— Тебе не кажется, что пешка е-четыре находится в опасности? Может потеряться.

— Ты же знаешь, как говорит мастер Василий Панов: «Не с пешкой жить, а с добрыми людьми!» — произнес Фурман и сам первый вдруг заливисто рассмеялся.

В это время демонстратор принес со сцены новую порцию сделанных в партии ходов.

— Что он делает! — взволнованно вскричал московский гроссмейстер Евгений Васюков — член того же армейского коллектива шахматистов, что и Карпов. — Зачем он разменивает ладьи?! Ведь с четырьмя ладьями атака белых более опасна.

Семен Фурман успокоил москвича:

— Толя уже не мальчик, и он знает, какую фигуру менять, какую оставлять.

«Какую фигуру менять, какую оставлять» — слова, в значительной мере определяющие стратегию шахматного поединка, верное решение именно этой проблемы дает возможность гроссмейстеру выигрывать самый сложный шахматный бой.

В 1950 году мы с гроссмейстером Василием Смысловым играли в международном турнире в Венеции. Состав был не очень сильным, однако мы изрядно страдали от особенностей турнирного режима. Мы уже говорили, рассказывая о турнире в Каракасе, какое там было расписание туров; в Венеции игра шла точно по тому же регламенту. С четырех дня до девяти вечера — пять часов игры, затем полтора часа — перерыв на ужин и новые два часа доигрывания неоконченных партий. Не успеешь встать из-за столика далеко заполночь, а в девять утра опять за доску. В четыре дня новая партия. Охрана труда — где ты?!

На старте состязания мы немало уставали от такой перегрузки, так как наши противники сопротивлялись нам изо всех сил. Именно в этот момент нам на помощь пришел сопровождавший нас заслуженный мастер спорта бакинец Владимир Макогонов.