Ольга Громова - Вальхен

Еда пахла невкусно и оказалась подобием супа из какой-то разварившейся капусты на воде, с капелькой непонятного жира и небольшим количеством соли. Но после четырёх дней на хлебе и воде Вале казалось, что поесть горячего — уже счастье. И, может быть, наконец-то её перестанет мучить голод. Она не задумывалась, на сколько хватит такого жидкого супа и можно ли им наесться вообще. Сейчас она только облегчённо вздохнула и взяла ложку.

Передышка оказалась недолгой. Вскоре всем велели построиться и двигаться к выходу. Их вещи, ещё горячие, были выложены вдоль стены по порядку номеров, и солдаты следили, чтобы женщины не устраивали суеты и толкучки в поисках своих чемоданчиков и узлов. Впрочем, вымотавшиеся люди были почти не в силах даже разговаривать, не то что толкаться или ссориться. Приказав пленницам сдать номерки у выхода, немцы опять погнали всех через пути — к другому составу.

Здесь солдаты чётко пересчитывали всех, загоняя в вагоны по сорок человек. Валя очень старалась не отстать от Марьяны и Нины, чтобы не оказаться среди совсем чужих людей. Внешне вагоны почти не отличались от предыдущих, но внутри выглядели иначе. Справа и слева от входа, поперёк от стены до стены тянулись в два этажа широкие нары, засыпанные соломой. На них можно было даже лечь в полный рост [67] Здесь стоит пояснить, что и советские, и немецкие вагоны для перевозки солдат и заключённых были устроены примерно одинаково: раздвижные двери находились в середине обеих длинных стен друг против друга, а широкие нары в два (иногда — в три) этажа располагались по сторонам от дверей, поперёк вагона — от одной длинной стены до другой. Таким образом, в центре вагона получался проход, и там ставили зимой печку, труба которой выходила в крышу. Именно эти вагоны в СССР называли теплушками, в отличие от скотовозок, в которых перевозили грузы внавалку или скот. Внутри таких вагонов не было нар, лишь пустое пространство и иногда стойки для привязывания скота. . Солома оказалась свежей, ещё душистой, и, хотя жёсткие сухие стебли сильно кололись, люди были рады и этому после грязных голых досок скотовозки.

Васятка и Маринка хныкали, что колко и больно, но их быстро утешили. Сыну Нина постелила свой плащ, в который он мог и завернуться, если станет прохладно, а Маришка разместилась вместе с мамой на взятом из дома пикейном покрывале. Женщины устраивались кто как мог. Одни доставали захваченные из дома вещи: кто покрывало, кто полотенце или даже подушку, другие подстилали плащи и платья, укрываясь какой ни есть одеждой. Не сразу поняли, что всем лучше спать головами к стене и ногами к проходу, чтобы и слезать легче было, и чьи-то ноги не оказывались у лица соседки. После многих перемещений и уталкивания-выравнивания соломы все наконец устроились.

— Тесновато, однако, — сказал кто-то. — Нары-то, поди, не на десятерых каждая, а человек на восемь. Экономят… Ну да чёрт с ним, всё лучше, чем было.

Тем временем поезд уже шёл вперёд. Уставшая Маришка задремала, а любопытный Васятка принялся осваивать вагон.

— Мам, а мы где пи́сать будем? Мам, а чего окошка только два? Темно… Мам, а тут крышка в потолке круглая, вон, с ручкой, это зачем?

— Окошки тут нужны, чтобы только немного свет падал и проветривалось. А высоко они, чтобы люди через них не вылезли. А в середине, видно, зимой печку ставят и трубу через потолок выводят. Там, наверное, как раз место для трубы — за круглой крышкой. Видишь, под ней и лист железный на полу прибит.

— Это чего, они столько людей позабирали, что до зимы возить будут?

— Думаю, в таких вагонах ещё и солдат перевозят, так что это составы постоянные.

Валя молча лежала у дальней стены, уместившись почти целиком на широком летнем пальто, которое дала ей Марьяна. С другими, оказавшимися, как и она, без ничего, люди тоже делились вещами, и Валя отметила про себя, что это как-то получилось само собой, никто ничего не просил и не обсуждал. Женщины, попавшие сюда из другого вагона, сначала держались более настороженно, чем те, кто уже провёл вместе длинные четверо суток. Однако постепенно общая суета обустраивания мест и общая тревога о будущем сблизила всех. К вечеру никто уже не помнил, где «свои», а где «новенькие».

— Эй, подруга, ты плачешь, что ли?

Голос рядом вывел Валю из тягостной задумчивости. Её окликала девушка, что лежала рядом, Наташа — та самая, что была подругой погибшей Веры.

— Да нет вроде бы… — Валя провела рукой по лицу и обнаружила, что глаза и виски, куда стекали слёзы, и правда мокрые. — Ой…

— Вот тебе и ой… — Наташа сочувственно смотрела на девочку. — Нам всем страшно… Ты, кажется, в нашей школе училась? Я тебя раньше видела. Тебя как зовут-то?

— Валя. Я тебя тоже видела в школе. Ты Наташа. И ещё ты затемнение проверяла. Ты в десятом, да?

— Должна быть. Но не пошла — платить стало нечем. На фабрике работала до оккупации. Слушай, но ты же младше, тебе не должны были повестку присылать. По приказу с пятнадцати забирали.

— Мне в августе четырнадцать будет. Я в облаву на базаре попала, как Асие и другие. Им, видно, не хватало до плана, вот и брали кого попало.

— М-да… Асие — это вообще… зачем им шестидесятилетние? Какое гадство, правда?

— А Маришка с Васяткой? Нина их с собой забрала… зачем?

— А на кого она их оставит? Пропадать одних? Муж на фронте, а больше у неё и нет никого.

Валя и Наташа замолкли, думая каждая о своём.

Долгий день всех вымотал, и постепенно путники засыпали. Время от времени кто-то ворочался, вскрикивал во сне, но уставших соседей это не тревожило. Вагон шёл без остановок по чужим краям, бог весть куда.

Поезд остановился утром. Все встрепенулись, стали спускаться с нар. Двери вагона открылись. Свежий, пахнущий цветами воздух хлынул в душную теплушку. Здесь, в чужих краях, тоже вовсю царила весна.

Солдаты, как всегда, торопили пленников. Вдоль состава двигалась полевая кухня с двумя котлами. Велели достать свою посуду. Валя растерялась — как же быть? Немец наливал в кружки, а у кого их не было — в бумажные стаканчики — какой-то напиток с непонятным запахом, называя его «каффе́», а в миски плескал баланду, похожую на ту, что давали на пересыльном пункте. Увидев растерянную Валю без миски, солдат взял ещё один стаканчик и плеснул суп в него. То же получила стоявшая следом Асие. Стаканчика непонятного супа, где в пустой жиже плавала картошка вместе со шкуркой, было мало, Валя не наелась, конечно, но всё же горячая еда слегка успокоила голодный желудок.