Ольга Громова - Вальхен

Тем временем Эрна распечатала мешки с непонятным содержимым, которые обсуждали недавно девушки, и стала высыпать бурые кусочки в огромные металлические баки, стоявшие на плите. По мешку на бак. Через некоторое время в каждый бак отправился кусок маргарина, отрезанный на глазок от большого брикета, и половник соли. Запахло горячей, но невкусной едой.

Кухонная бригада, изнывая от голода, работала до середины дня. Гонг на обед зазвонил, когда основная масса работниц пришла в лагерь. Двух женщин из группы Эрна оставила помогать на раздаче, остальных отправила в столовую. Валя, как и все, встала в очередь к окну раздачи еды. За ним стояли Эрна и Нина с пол-литровыми половниками в руках, а Катя подавала им железные миски. На обед полагался половник так называемого супа — того самого варева из непонятно чего с кусочком маргарина на бак воды — и три маленькие варёные картофелины. Пока женщины выстраивались в очередь за едой, Валя увидела Марьяну. Та вошла в столовую с Ниниными ребятишками и прямиком пошла к окну раздачи.

— Куда лезешь?! — раздражённо закричали из очереди. — Ишь, дитями прикрывается!

— Не пропускайте вперёд! — поддержал кто-то.

— Да вы что, бабы, сдурели совсем? — кричали другие. — Она не прикрывается! Это даже дети не её! Она их привела, чтобы покормить не забыли! Мать-то на работе с утра!

Марьяна, не отвечая никому, заглянула в окно и что-то сказала по-немецки Эрне. Та качнула головой куда-то в сторону, и Марьяна увела ребятишек из столовой.

Когда подошла Валина очередь, она увидела через окно раздачи, что дети сидят в уголке кухни и хлебают из одной миски тот же суп.

«Нина свой отдала? — подумала Валя. — Что ж мы так все напуганы, что уже и не жалеем никого?» И вдруг она услышала эти же слова за своей спиной. Обернулась — Марьяна будто эхом повторила вслух Валину мысль.

В этот момент Эрна отошла в сторону, так что стала не видна из окошка.

Нина при помощи Кати молча продолжала раздавать еду, но Валя перехватила её благодарный взгляд, брошенный на повариху.

Вечером в бараке Нина шёпотом сказала Вале, Наташе и Марьяне, что Эрна отошла и положила детям картошки и по куску маргарина, но не велела никому говорить. Немцам строго запрещено помогать остарбайтерам, и они до смерти боятся друг друга — никогда не знаешь, кто донесёт.

— Нин, а что в мешках, из которых Эрна баланду варила? Я так и не разобрала. Да и немного кусочков-то на порцию попадается. Всё больше вода.

— Это, похоже, кормовая свёкла. Сушёная. Мешки — заметила ты? — лёгкие.

— Почему кормовая?

— Её на корм скоту выращивают. Она на обычную свёклу не похожа. Длинная, светлее обычной свёклы и волокнистая. Здоровая такая. Бывает, штука несколько килограммов весит. Коровам хорошо. У нас в Крыму она не росла.

— А тогда откуда вы знаете?

— Бывала в деревне под Ярославлем ещё в юности. Там её много растили. И сушили тоже.

Едва успевших пообедать женщин опять построили и отправили за пределы лагеря. Кухонная команда осталась мыть миски, кружки, баки и убирать столовую. Эрна опять варила на ужин баланду из кормовой свёклы. К вечеру принесли ещё странный хлеб: клейкий, коричневый, будто сделанный не из муки, а из опилок. Небольшую буханку, напомнившую Вале те немецкие, что дома были платой за стирку, резали на четыре части.

— Меньше ста граммов на человека, — посетовала Нина. — Ну что за еда для людей на тяжёлой работе?

Хлеб оказался противным на ощупь и невкусным. «Солдат-то немецких не таким кормят», — вспомнила Валя маленькие буханочки от Дитриха. А заодно возникла в памяти и тушёнка, которую незаметно для других иногда подбрасывал им с мамой переводчик. Тогда она казалась райским угощением. А тут — суп, который, наверное, и скотине варят лучше.

Но пусть был бы хоть какой суп или вовсе никакого, думала Валя, только бы узнать, что там дома, что с мамой, с папой, где Мишка… На глаза навернулись слёзы. Нет, этой противной анвайзерке, которая стоит в дверях, покрикивая на всех, Валя не покажет, что ей хочется плакать. Она быстро доела баланду, последней корочкой хлеба вытерла миску и пошла помогать Кате собирать посуду, которую женщины ставили на полку у раздачи.

— А вы не знаете, где большинство работали сегодня? — за вечерней уборкой спросила Нину Валя.

— Девчата говорили, что тут недалеко на железную дорогу чуть не четыреста человек согнали вагоны разгружать. Одни бабы. Но это вроде бы временно. А мужчин всех на торфоразработки гоняют — за два километра отсюда выработка в несколько гектаров. А белорусские куда-то на фабрику ходят. Шура сказала.

Последней ужинала бригада совершенно измученных курских девчат: им достались на разгрузке тяжеленные мешки, а не дрова, как другим, и не насыпной шлак, который разгружали лопатами. Шура зацепилась за рельс, упала, сверху её придавил тяжёлый мешок и вдобавок, усиливая и без того страшную боль, хлестнула плеть надсмотрщика. Теперь у девушки до темноты в глазах болела спина и горел на плече след от плётки.

Подруги не позволили Шуре стоять в очереди к окошку, посадили за стол, принесли её порцию, всячески помогали и сочувствовали. Потом её отвели в комнату, а кухонная бригада осталась мыть всё те же миски, протирать столы и пол. Эрна ушла, как только раздала ужин. В столовой и в кухне оставались надзирательницы, которые строго следили, чтобы работницы прибирались тщательно и не приближались к запертой кладовке с запасами хлеба и маргарина.

Длинный рабочий день кухонной бригады тоже наконец закончился, и все, быстренько умывшись, отправились спать. Валя только чуть-чуть успела пошептаться с Наташей, но сон быстро сморил её.

Раннее утро началось с распоряжений на построении.

— Внимание! — громко говорил переводчик. — Каждая комната с сегодняшнего дня — это одна бригада. Не меняться! Вся бригада идёт на работу в одно время и в одно время возвращается. Если кто-то нарушает дисциплину, отлынивает от работы или попытается убежать — наказаны будут все остальные. Бригада имеет номер — из номера барака и номера комнаты. Слушать внимательно! Бригады с двенадцать-один по двенадцать-четыре идут на торфяную работу.

— Двенадцать — это наш барак, да? — тихо переспросила Катя. — Значит, наша комната — на торф?

Марьяна кивнула и приложила палец к губам — сзади подходила надзирательница.

— Бригады с двенадцать-пять по двенадцать-восемь — на разгрузку вагонов. Бригады двенадцать-девять и двенадцать-десять, как и раньше, — на фабрике.

Марьяна сделала из шеренги шаг вперёд и знаком подозвала переводчика, пока тот не убежал к следующему строю.

— Вы обещали самой старшей женщине лёгкую работу, а теперь её отправляют на торф? И куда детей?