Ольга Громова - Вальхен

В конце концов первое построение было закончено, и пленниц повели в столовую.

Ужин, как и предсказывала Шура, состоял из тушённой на воде и разваренной почти в кашу капусты, тоненького кусочка хлеба и странного напитка, который называли чаем, но который не имел ни вкуса, ни запаха настоящего чая. Однако усталым и голодным пленникам было уже всё равно. Не капризничали даже Маришка с Васяткой.

Тем временем совсем стемнело. Женщины стали укладываться спать. Нина тихонько уговаривала детей, рассказывая им что-то мягким журчащим голосом, другие негромко переговаривались, кто-то ворчал. Валя забралась на свой второй ярус, улеглась калачиком и, накрывшись тонким одеялом, отвернулась от всех. Сон не шёл. Напряжение дня с трудом уходило из уставшего тела, а мысли перескакивали с одного на другое, не успевая зацепиться ни за что. В конце концов из глаз тихо, но неудержимо полились слёзы. Валя долго плакала, уткнувшись лицом в грубую серую подушку, и уснула, только когда уже не осталось ни сил, ни слёз.

Гонг пронзительно зазвенел на весь лагерь в пять утра. Следом за ним в комнате появилась надзирательница.

— Ауфштейн! [76] Ауфштейн — aufstehen (нем.) — подъём, встать. — громко скомандовала она и пошла вдоль нар, подхлёстывая тех, кто недостаточно быстро проснулся.

Вале было зябко, она натянула единственную кофту, которую дала Марьяна, запахнула поплотнее и пошла за другими умываться и строиться на плацу. Умывальник находился на улице за бараком — ряд кранов отходил от протянутой над землёй трубы, под кранами был укреплён длинный жёлоб, по которому вода стекала в зарешёченное отверстие в земле. Вода оказалась только холодная. Невыспавшуюся Валю знобило, и она, стуча зубами, лишь слегка намочила ладони и протёрла лицо.

С грехом пополам, под окрики и ругань Волчихи, пленницы построились и прошли перекличку по номерам. Завтрак состоял из кружки эрзац-кофе [77] Эрза́ц, или суррога́т, — неполноценный заменитель чего-либо. Во время войны часть продуктов заменялась более дешёвыми. Так, в Германии был в ходу желудёвый «кофе» вместо натурального, маргарин из растительного сырья вместо масла, «чай» из сушёной моркови и другие заменители. и тонкого кусочка серого хлеба. По выходе из столовой всем велели надеть рабочие фартуки и снова построиться у барака. Немолодой немец в такой же полувоенной форме, как надзиратели, двигался вдоль шеренги и время от времени выдёргивал то одну, то другую женщину, командуя рукой: направо, налево. Выдернул и Валю — повелев встать к правой группе. Всего девять человек. Там же оказались Наташа и Нина, чьи ребятишки были в бараке — им запретили выходить на построение.

Левая группа из шести человек, в числе которых была и Асие, получила задание начисто вымести территорию лагеря. Им выдали прутяные мётлы и под надзором Волчихи отправили работать.

Правая группа услышала слово «кюхе» — им предстоит работать на кухне, поняла Валя. Она крепко держалась за Наташину руку, радуясь про себя, что рядом с нею люди, ставшие уже своими. Пленниц повела та блондинка, что вчера их принимала, — её звали Герда Мильден. Немец, который распоряжался распределением работ, отправил всех остальных новеньких под присмотром дюжины охранников куда-то за пределы лагеря.

Посреди кухни стоял огромный деревянный чан, возле него лежали мешки с картошкой и ещё с чем-то непонятным: эти мешки были сравнительно лёгкими и будто набитыми резаной губкой.

— А это что? — тихонько спросила Валя, кивнув на непонятные мешки, пока Мильден выдавала пятерым работницам ножи и показывала, где взять воду.

— Не знаю… что-то сушёное вроде бы.

— Не разговаривать! — прикрикнул появившийся переводчик. — Вы, — обратился он к девушкам у чана, — чистить картошку. Вы две — принести брикеты и мыть посуду, Эрна будет варить, — указал он на крупную пожилую немку в фартуке поверх клетчатого платья и в платке, под который были аккуратно убраны волосы.

— Откуда что принести? — переспросила переводчика Наташа, ставшая в пару с Валей.

— Там топливо для плиты. — Он указал на высокий — едва не под потолок — решётчатый ящик в дальнем углу.

Валя и Наташа даже не сразу сообразили, как из этого высоченного, чуть ли не под потолок, аккуратного штабеля вытащить бурые брикеты, которые, видимо, и были топливом. После нескольких попыток вытянуть их из середины девушки услышали окрик. Эрна что-то быстро говорила и показывала куда-то вбок, но Валя от испуга не поняла ни слова. Наташа обошла короб и увидела приставную лесенку из двух досок и трёх перекладин.

— Ишь, смотри, какой порядок у них. Тут не бери, там бери… Я не поняла ни черта, что эта говорит, но вроде сверху нужно брать. Давай я залезу, а ты принимай.

Наташа забралась по лесенке и стала передавать Вале брикеты, которые оказались неожиданно лёгкими для своего размера. Посмотрев, как Валя пытается удержать несколько больших брикетов, Эрна опять что-то сказала и подтащила к коробу большую плетёную корзину. Валя стала складывать в неё брикеты по одному — это было легче.

— Шнель, шнель, — поторапливала немка.

Вале казалось, что они быстро работают и уже нагрузили брикетов на целую армию, но Эрна всё поторапливала — и их, и чистильщиц картошки.

Руки чесались от этих непонятных брикетов, непривычные к такой работе худенькие плечи ныли оттого, что приходилось всё время сильно тянуться вверх и на вытянутые руки принимать брикет.

— Наташ, а что это за топливо странное, не знаешь? — спросила Валя.

— Торф. Ты не знаешь, что ли? Или прессованный, или просто сушёный.

— Не видела никогда. А ты откуда знаешь? У нас же таким не топят.

— Видела. Мы с папой когда-то ездили в Подмосковье. К его другу. Там торфоразработки есть.

Наконец корзина была полна. Наташа спустилась вниз, и они вдвоём еле дотащили топливо до плиты.

Эрна налила в две большие раковины горячей воды, плеснула в одну из них какого-то средства и велела мыть и споласкивать кружки, собранные после завтрака. Пока они мыли и складывали на длинный решётчатый поддон нескончаемые штабели кружек — их было больше сотни, — из столовой принесли ещё партию.

— Это что, вторая смена, что ли? — проворчала Наташа. — Нас так много не было за завтраком.

— Ну да, я вчерашних девочек из Белоруссии за завтраком не видела. Наверное, они позже пришли… Слушай, Наташ, а нас же в бараке должно быть двести сорок? Помнишь, Шура вчера сказала — десять комнат.

— Да-а… это вот им на двести сорок человек картошку чистить? — Наташа сочувственно кивнула в сторону женщин возле бака для картошки.

Эрна поторапливала чистильщиц и показывала, что они не должны так уж тщательно счищать шкурку — главное делать это быстро. Двое мыли картошку, остальные, погоняемые поварихой, спешно её чистили.