Морин Орт - Убийство Джанни Версаче

При этом полиция Чикаго откровенно не желала принимать во внимание показания одного проститута, заявившего 18 июля, через три дня после убийства Версаче, что он дважды оказывал платные сексуальные услуги Ли Миглину и Эндрю как паре. «Они почему-то считали это незначимым, — вспоминает Тичич, — а нам оставалось только переглядываться и выдыхать: „Ничего себе!“»

Подобные вопросы были причиной головной боли для следователей повсеместно. В Миннеаполисе против Эндрю до сих пор не было выдвинуто официального обвинения в убийстве Джеффа Трэйла, потому что имеющейся доказательной базы было недостаточно для суда. В Чисаго заключили сделку с ФБР, по которой местная полиция соглашалась уступить право первого обвинения штату, где предусмотрена смертная казнь, в обмен на помощь ФБР в сборе вещественных доказательств по делу. Понимали это следователи из Чисаго или нет, но допущенная их экспертом ошибка с определением времени смерти Дэвида Мэдсона ставила их дело под угрозу проигрыша в суде. Пока что ни в одной другой юрисдикции, кроме Чикаго и Майами, не было ни единого отпечатка пальца Эндрю, совпадавшего с найденными на водительских правах и залоговом билете. Наиболее веской уликой были пули калибра 10 мм, выпущенные из пистолета Джеффа Трэйла. Но пока не найден сам пистолет, железным доказательством для суда это не служило.

Скримшо тем временем всё пытался как-то разрешить дилемму относительно ВИЧ-инфекции как возможного мотива убийства Версаче. Проверить эту версию можно было, лишь точно зная результаты анализа ДНК крови обоих на ВИЧ-инфекцию. Хотя властям Флориды результаты тестирования Версаче на ВИЧ были известны по результатам аутопсии, законы штата о неразглашении конфиденциальной информации запрещали сообщать данные о структуре ДНК покойного даже Скримшо, возглавлявшему расследование столь громкого убийства. Этот запрет, однако, впоследствии не помешал патологоанатому, проводившему вскрытие Эндрю, объявить публично, что ВИЧ-инфекции у него не было.

На ФБР столь жесткие ограничения доступа к результатам вирусологических анализов ДНК не распространялись. «Поскольку официальных результатов нам не давали, кроме „факта смерти“ [Версаче], мы собирались взять и проверить образцы ДНК с одежды обоих еще до поимки Эндрю, — объясняет Скримшо. — Если бы у обоих нашли ДНК с идентичным штаммом вируса, дело можно было бы закрывать. Можно было бы сказать тогда, что один из них заразил другого ВИЧ, вирусологическое исследование ДНК позволяет идентифицировать и сравнивать штаммы; если у обоих в цепочке ДНК идентичный штамм, значит, можно предполагать общий для обоих источник заражения». Скримшо однозначно не стал бы погружаться в дебри вирусологии, если бы не был уверен в правоте своей догадки: «Мне нужно было знать доподлинно, была у Джанни Версаче ВИЧ-инфекция или нет, и мне все-таки удалось добраться до результатов аутопсии и убедиться в том, что да, он был ВИЧ-инфицированным».

Узнав об этом, Скримшо понял причину отчаянной решимости семьи Версаче срочно кремировать тело и покинуть страну. К тому же его запросы о делах Версаче в Италии европейские коллеги решили игнорировать, в то время как по-хорошему он ожидал всестороннего сотрудничества по столь важному делу. Эфир был забит сюжетами о расследовании убийства Версаче, облава на Кьюненена держала в напряжении население всей страны, а усилия по расследованию по-прежнему оставались практически нескоординированными. «Нам нужна была общая информация о Версаче, о его прошлом, о том, что он собой представлял как человек. Нам нужно было понять, что мы, собственно, ищем тут, — говорит Скримшо. — Нужна нам была также информация о личности Кьюненена. А вот от ФБР никакой информации в порядке обратной связи мы не получали, сколько ни просили. Тут вдруг фокус [внимания] переключился — к пятнице, когда пришла информация из Normandy Plaza , — и на полную катушку пошла облава на него».

К этому времени ФБР полностью пересмотрело отношение к делу. От заявлений об отсутствии какого бы то ни было интереса к личностным качествам и психологическому профилю Эндрю, который являлся для них исключительно беглым преступником, Бюро перешло к практике проведения дважды в день видеоконференций, направленных на то, чтобы препарировать и изучить психику Эндрю до мельчайших деталей. В ходе этих дистанционных совещаний уточнялись «все факты его биографии до появления в Миннесоте, его образ жизни, — говорит Грегори Джонс, агент ФБР, курировавший ход расследования дела Кьюненена в Майами. — Так и начала прорисовываться общая картина, а из нее — подсказки, в каком направлении копать дальше. Нас особенно интересовали всяческие нюансы: детальные описания его привычек и пристрастий, особенности поведения, излюбленные злачные места и бары». Вдруг оказалось, что и нетрадиционная сексуальная ориентация Эндрю имеет к делу самое прямое отношение, что раньше отрицалось. «С точки зрения психологии и мотивов убийства это, конечно, важно, — заявляет Джонс. — Не важно это было, пока шла обычная облава на беглого преступника».

Джонс говорит, что по результатам этих брифингов «вырисовался портрет очень хладнокровного и расчетливого человека. Мы слышали, что у него высокий IQ ». Руководивший составлением психологического профиля Уильям Хагмайер рассказывает: «Мы пытались узнать о нем буквально всё, чтобы выявить его уязвимые места или болезненные точки, надавив на которые, можно было бы попытаться выманить его из укрытия. Ну и конечно, мы продолжали постоянно давить на него, чтобы [в СМИ] всё выглядело так, что мы обложили его со всех сторон и вот-вот загоним в ловушку».

Психологи-криминалисты, составлявшие профиль Эндрю, быстро почувствовали, что на Кьюненена вполне может возыметь нужное действие обращение его старой подруги Лиз Котэ, долгое время гостеприимно дававшей Эндрю приют под крышей своего дома, потому что Лиз однозначно будет держаться более независимо и выглядеть менее подконтрольной ФБР, чем члены его собственной семьи.

Содержание, текст и интонации обращения были продуманы тщательнейшим образом. Лиз Котэ ласково и нежно увещевала Эндрю на их тайном общем языке, пересыпанном никому чужому не известными милыми прозвищами ее собственных детей. «Поскольку он был всецело порождением стиля и великого тщеславия, — говорит Меррилл, — представлялось куда более вероятным, что из бегов его удастся выманить именно учтивым, вежливым и ласковым обращением».

Лиз Котэ сказала на камеру: «Тот Эндрю Кьюненен, которого я знаю, не склонен к насилию. Тот Эндрю Кьюненен — крестный отец моих детей, а не вор. <���…> Пожалуйста, прекрати это. Я же знаю, что важнее всего в мире для тебя мнение других. Так ведь у тебя по-прежнему есть шанс показать всему миру, какой ты на самом деле, явить себя таким, каким знаю тебя я, каким помнят тебя твои крестные дети. Пора уже положить всему этому мирный конец. <���…> Диди любит тебя, Шмусик. У меня тут для тебя еще и особое послание от нашей мартышки. Гримми передает, что всё так же любит Дядю Обезьяну и никогда тебя не забудет. Да, и не за горами ведь не только твой день рождения, но и еще кое-чей, кто тебя любит и кому вот-вот исполнится пять лет». А завершила свое видеообращение Лиз Котэ на латыни, будто нарочно напоминая Эндрю о его детстве в роли мальчика при алтаре: « Dominus vobiscum! » [108] «Да пребудет с тобой Господь!» ( лат .)