Килиан Жорнет - Нет ничего невозможного

После этого мы не встречались, пока я не переехал в Шамони. Тогда мы стали часто видеть друг друга в горах; хотя мы особо не разговаривали, у нас было желание запланировать что-то, что станет вызовом для обоих, — с точки зрения выносливости и скорости для Симона, с точки зрения технической сложности для меня. Правда, ажиотаж, который мы оба демонстрировали, находясь вверху, рассеивался, когда мы спускались в долину, где каждый вновь открывал свой переполненный ежедневник. Шли дни, и никак не получалось найти среди них один, который у обоих был бы свободен.

В тот понедельник в конце июня мы с Вивианом Брушезом и Себом Монтазом прокатились на лыжах по новому маршруту на западном склоне Мон-Моди. Когда мы около полудня вернулись к машине, я увидел, что пришло сообщение от Симона: «Чувак, привет, поехали в четверг на Гранд-Жорас?» Я открыл календарь: на следующий день, во вторник, у меня была запланирована фотосъемка для одного из спонсоров, в среду я договорился потренироваться вместе с Карлом Эглоффом, а в пятницу вечером участвовал в соревнованиях по вертикальному километру Шамони. Зато на четверг никаких планов не было, и я быстро ответил Симону, что согласен. Его идея была очень простой: подняться в гору так, как это делали раньше. Проще говоря, добраться из Шамони бегом и пешком до стены, с которой ни один из нас не был знаком, подняться по сложному маршруту Колтона — Макинтайра до вершины и спуститься по другой стороне в Курмайёр.

Мы с Симоном — два противоположных полюса. Он курит и пьет, а я не курил ни разу в жизни, и алкоголь меня ни капли не интересует; ему нравится атмосфера городов, а меня скопления людей вгоняют в панику; ему нравится сложный альпинизм, мне — скорость движения; он получает удовольствие от того, что каждый день водит людей в горы, а я фанат одиночества; он считает, что от спорта один вред, а я жить не могу без тренировок. Несмотря на эти различия между нашими стилями жизни, у нас есть огромная общая страсть — горы. Именно горы — та часть жизни, где мы совпадаем; мы оба предвкушали этот поход, как дети, получившие в подарок новую игрушку.

В среду после ужина мы встретились на парковке Монтенверса, чтобы выбрать, что возьмем с собой. С полными рюкзаками, освещая дорогу налобными фонариками, мы начали подниматься по тропинкам через лес, где я часто бегал. Когда мы вышли из-под защиты деревьев, нам открылось изумительное зрелище: стояла ясная ночь, и звезды освещали окружавшие нас вершины, заставляя их сверкать. Нас ждали пики Гранд-Жораса, покрытые слоем светящегося белого. Означало ли это, что снег был плотным и позволял подняться быстро и уверенно? Или это была пудра свежего, рыхлого снега, чуть прикрывшего камни? С этими мыслями мы подошли к старинному километровому леднику Мер-де-Глас, каждый год уменьшающемуся на сотни кубометров; его название («Море льда») уже стало ему велико — он оказался похож скорее на ледяной язык или пруд. В одном из ручьев, пересекавших ледник, мы набрали воды — литр для Симона и пол-литра для меня. Этого должно было хватить, чтобы добраться до противоположного склона горы.

Подойдя к подножию, мы погрузились в густую тьму, накрытые тенью стены из тысячи двухсот метров камня. В таких местах, да еще и среди ночи, особенно усиливается ощущение собственной ничтожности и незначительности. Мы потратили несколько часов, поднимаясь и спускаясь по нижней части горы, изрезанной шпорами и каналами, в поисках пути, по которому можно было бы совершить восхождение. В конце концов, как раз когда начинало светать, мы обнаружили склон из синего льда, по которому можно было подняться в хорошем темпе, преодолев первую треть горы. Начиналось утро; свежий ветер прогнал остатки сонливости, и мы поняли, что находимся уже на середине северного склона. Начались трудности, и восхождение сильно замедлилось — мы начали использовать страховку, а холод тем временем проникал до костей. Мы представляли себе, как сейчас в долине потеют бегуны в одних майках, а на солнечной стороне горы скалолазы задыхаются от жары.

— Блин, Симон, ну хорошо же было вчера… Солнышко, жара выше четырех тысяч метров, весь день лезешь по скале в футболке, да еще с отличным видом… На фига мы каждый раз ищем, где похолоднее? — иронично пробурчал я.

— Да уж, могли бы на южной стороне загорать, красавчики, а не дрожать тут от страха и холода. С другой стороны, если погода так освежает тело, прикинь, насколько она нам освежает душу!

У Симона дар — отвечать просто и метко; этот талант делает человека королем вечеринок. Незадолго до этого я прочитал его книгу, «Бисексуальный альпинизм», остроумный и смешной сборник рассказов и эссе; правда, я готов абсолютно честно признаться, что в магазине к этой книге меня привлекла ее обложка. На ней красовалась любительская фотография самого Симона, тощего, с волосатыми ногами, бородой и патлами, закрывающими лицо, совершенно голого, за исключением черных трусов-танга и альпинистских ботинок, в позе как у порноактера из восьмидесятых. И все это, представьте себе, посреди ледника в Патагонии, с разбросанным в чем-то наподобие лагеря снаряжением для скалолазания и едой. Чистый динамит, абсолютный китч.

На все, что он делает, Симон смотрит через призму иронии; он говорит, что особенность его работы горным гидом — помещать людей в зону риска, чтобы потом их спасти. Поднимаясь рядом с ним, я понимаю, почему он этим занимается и как он, практически ничего не объясняя, способен передать, что ощущает в каждый отдельно взятый момент восхождения. А еще — как он поддерживает настоящее правильное отношение к горам, объясняя клиентам, что самое главное — не факт восхождения на вершину, а то, что пришлось пережить по дороге, независимо от достижения цели.

Когда мы говорим о его книге, он называет ее «одой неудачам», потому что «в альпинизме слишком много рассказов о героизме, обо всех этих эпических восхождениях, где люди заигрывают с жизнью и смертью, чтобы покорить вершину; но мы все знаем, что на самом деле в девяноста девяти процентах случаев до вершины никто не доходит, да и героизма не проявляет. Альпинизм вообще не об этом, альпинизм бисексуален, он заключается в оптимизации всех ресурсов, что у нас есть, обычно без покорения вершины — и это не неудача, а наоборот».

Мы продолжаем двигаться наверх, изредка обмениваясь словами. Когда мы закрепляем страховку, может прозвучать комментарий о том, как красиво вокруг или какой трудный участок мы преодолели; без лишних слов мы передаем друг другу снаряжение и расходимся. Когда мы поднимаемся, страхуя друг друга, разделенные шестью десятками метров, то переговариваемся с помощью веревки, соединяющей нас. Если веревка замирает, это значит, что начался сложный участок; если тянется назад — мы выбрали неправильную дорогу; если движется вверх, но медленно, — мы устали; если дергается, значит, мы либо дошли до какого-то места, либо должны идти медленнее.