Эдуард Сагалаев - Когда журналисты были свободны

Там уже были ребята-«взглядовцы», Мстислав Ростропович, Геннадий Бурбулис…

«Взглядовцы» вели радиорепортажи «из подполья». Работала радиостанция «Эхо Москвы» – она резко выступила против путча, несмотря на все попытки помешать их эфиру. «Эхо» все годы отстаивает свою позицию информировать аудиторию с разных точек зрения, часто критикует власть. Эти принципы заложены основателями – Сергеем Бунтманом и Сергеем Корзуном, а редакционной политикой вот уже много лет руководит Алексей Венедиктов.

Там, конечно, уже был Ельцин. Он сверкал очами: чувствовал, что решается и его судьба.

– Женщины, покиньте здание: готовится штурм Белого дома! – раздавалось по громкой связи.

Никто, конечно, Белый дом не покинул. Было ли страшно? Было. Был ли кураж? Конечно, был.

Зато потом, после трех дней путча, страну накрыл триумф. Сегодня я взял бы это слово в кавычки. Тогда – нет. Наша радость была искренней и неподдельной. И, пожалуй, я не вспомню больше такого момента единения, какой случился в стране в августе 1991 года.

Меня часто спрашивают: предчувствовал ли я путч? А если нет – понимал ли я, что Горбачев ведет СССР к развалу? Нет – я не предчувствовал путч. Да – я был уверен, что страна движется не в том направлении, в каком могла бы.

Не сказать, что я был хорошо знаком с Горбачевым и Ельциным. Точнее – я был с ними знаком хуже, чем мог бы. Но я демонстративно держал дистанцию. Журналисты не должны близко дружить с первыми лицами государства – иначе они потеряют шанс быть объективными. Я общался с Горбачевым, наблюдал за ним, анализировал его поступки и действия… Он жал мне руку. Его жена Раиса Максимовна говорила, что я – их с Михаилом Сергеевичем любимый телеведущий. Но я не обольщался на этот счет.

Во время встречи Горбачева с Джорджем Бушем-старшим произошел забавный эпизод. Жили оба президента каждый на своем корабле и строго по протоколу ходили друг к другу «в гости».

Когда на наш корабль с визитом прибыли американцы, вся наша делегация выстроилась по ранжиру и Раиса Максимовна с Михаилом Сергеевичем показывали Бушу свою «свиту».

Раиса Максимовна наслаждалась процессом.

– А это писатель такой-то, – делала она жест рукой. – А это художник такой-то, – еще один жест. – А это…

Дошла очередь до меня.

Раиса Максимовна улыбнулась сладчайшей улыбкой, протянула руку и потрепала меня по щеке.

– А это наш любимый телеведу-у-ущий, – пропела она.

Среди журналистов такой тон назывался «сироп». И не было ни одного здравомыслящего человека, кому бы он не претил. Я так и не понял в тот момент, что должен сделать: обрадоваться или оскорбиться.

Но ровно через месяц закрыли мою аналитическую программу «7 дней» – и над эпизодом с «любимым веду-у-ущим» я мог только смеяться.

Горбачев был продуктом своей системы. Работал первым секретарем Ставропольского крайкома партии – именно там его заметил Андропов. Молодой, многообещающий партийный лидер. Уверен, когда его назначали на должность генсека, никому в голову не приходило, что он настолько развернет судьбу страны.

Думаю, он и сам не ожидал от себя такого – и, даже начиная перестройку, планировал лишь «освежить» социализм, но не убивать его. Впрочем, с самого начала, едва взяв курс на гласность и демократию, он уже нажил себе много очень сильных врагов. Им была крайне недовольна вся силовая элита: КГБ, МВД, военные…

Ему – кто тихо, а кто демонстративно – противоречили многие «красные директора», первые секретари обкомов. Пожалуй, ни у одного советского генсека не было такой мощной оппозиции, как у Горбачева в 80-е годы.

И он почти победил. Он избавился от многих, кто стоял на пути его реформ, он перевернул сознание миллионов россиян… Он не справился с экономикой. Возможно, рядом с ним не оказалось хорошего экономиста, может быть, он сам не осознавал глубины проблемы – но страна в конце 80-х оказалась на пороге голода. И в тот же момент некоторые союзные республики настойчиво дали понять: они планируют покинуть Советский Союз.

Горбачев должен был бы дать понять: это невозможно. Причем невозможно настолько, что нет смысла даже это обсуждать.

Но тут в нем словно что-то сломалось. У меня есть фотографии с Ельциным, Горбачевым, Путиным, Медведевым – на всех снимках я касаюсь их. Это не случайность – мне всегда хотелось прикоснуться к человеку, который мне интересен. Было важно узнать, что под пиджаком – что-то вялое и безжизненное или стальной бицепс.

Может быть, это даже была идея-фикс: почувствовать физическую силу человека.

Так вот, однажды мне довелось дотронуться до руки Горбачева. До этого он мне представлялся округлым, слегка одутловатым. Причем – и физически, и внутренне. А тут вдруг оказалось, что у него мощная, очень сильная мужская рука. Но!

Я прикасался к нему еще в 80-е годы – когда страну охватила перестроечная эйфория. А вот каким его бицепс стал потом… Не знаю.

Когда начались волнения в Вильнюсе, он должен был лететь туда, в эпицентр. И он собирался – но не полетел. Струсил? У меня нет ответа на этот вопрос. В Карабах – не полетел. В Баку – не полетел.

А вот в Форос полетел… И вернулся уже в другую страну.

В приемной Горбачева я сидел уже второй час. Меня вызывали к генсеку на точное время, я приехал…

– У него в кабинете Александр Николаевич Яковлев, подождите, пожалуйста, – попросил секретарь.

Я ждал. Полчаса. Час. Полтора часа…

– Может быть, я пойду? – Я поднялся со стула. – Видимо, там долгий разговор, у меня тоже дела. Я приеду в другой раз.

– Нет-нет, Эдуард Михайлович, – секретарь замахал руками. – Подождите, пожалуйста.

Дверь кабинета открылась спустя два часа.

– Эдуард… – Горбачев сидел за своим столом – осунувшийся и смертельно усталый. Глаза его бегали. – Мы тут посовещались… – Он взглянул на Яковлева, словно ища его одобрения. – Мы посовещались и решили предложить тебе должность генерального директора «Останкино».

Хорошо, что я тогда сидел. Председатель Союза журналистов СССР и фактически – безработный.

– Конечно, я согласен, Михаил Сергеевич, – произнес максимально спокойно.

– Но ты будешь не один… – Горбачев снова посмотрел на Яковлева. – Вместе с тобой будет работать Егор Яковлев – его мы назначим председателем «Останкино».

И я снова согласился.

Это было странное решение: поставить во главу телекомпании двух человек, причем – даже незнакомых друг с другом. Егор Яковлев тогда возглавлял «Московские новости», газета была одной из самых смелых и популярных в стране… Каждый из нас знал друг о друге, но лично мы не общались.

Но почему именно меня и Яковлева? Почему не кого-то одного?