Эдуард Сагалаев - Когда журналисты были свободны

Конечно, Старкову уже было тесно в газетных рамках. Он чувствовал, что редакция должна развиваться дальше, – и решил, что новым вектором развития станет телевидение.

Он был сильным соперником.

А мне нужна была ТВ-частота.

Не скажу, сколько водки выпили вместе, но с Владиславом Старковым мы все-таки договорились: если конкурс выиграет он – его редакция будет давать «зеленый свет» моим проектам. Если выиграю я – «зеленый свет» загорится для «АиФ».

С загадочной «Северной короной» все оказалось по-другому. Я выяснил: эта организация оказалась связана то ли с бизнес-университетом, то ли с православной церковью. В любом случае предполагалось, что с экранов ТВ она должна будет нести духовные ценности. И она таки смогла выторговать два часа ежедневного эфирного времени на канале ТВ-6.

Да, я выиграл в том конкурсе. Я – и частично «Северная корона».

Забегая вперед, расскажу: история с «Северной короной» произошла удивительная. Те два часа ежедневного вещания, что отдали «Короне», ломали мне весь эфир. Мы очень тщательно выстраивали свою сетку, долго выверяли, какая программа пойдет первой, какая – вслед за ней. Нужно, чтобы все узелочки были правильно завязаны, чтобы зритель, заканчивая смотреть одну программу, уже предвкушал следующую.

И мы видели, как от передачи к передаче рос охват зрителей – а в 15.00, когда «власть» ТВ-6 заканчивалась и наступало время «Северной короны», он резко падал.

Инородная – и по стилю подачи информации, и по темам, и по качеству съемок – телекомпания «выключала» наших телезрителей. И не приводила своих.

Через год-полтора, когда моим бизнес-партнером уже стал Борис Березовский, мы договорились с ним поехать к отцу Питириму, митрополиту Волоколамскому и Юрьевскому и руководителю издательского отдела Московской патриархии.

Разговор нам предстоял сложный: мы хотели убедить одного из самых влиятельных людей в РПЦ отказаться от вещания на ТВ-6 и обсудить другие варианты сотрудничества. Я приехал вовремя, отец Питирим меня уже ждал. Березовского не было.

Начали говорить о вещах незначительных, проговорили десять минут, пятнадцать… Березовского нет.

Двадцать минут – нет.

– Батюшка, позвольте, я позвоню, – набираю номер редкой тогда еще сотовой связи, – и в трубке после гудков – какие-то крики, шум, звуки падающих предметов.

– Владыка, видимо, не поговорить нам сегодня, – извиняюсь перед отцом Питиримом. – Что-то случилось, я должен срочно уехать.

Уже в машине, мчась в дом приемов ЛогоВАЗа, я услышал по радио, что на Березовского было совершено покушение. И судя по всему, произошло оно как раз, когда я ему звонил.

Столы перевернуты, бумаги разбросаны, люди испуганы. Кто-то вжимался в стену, кто-то крестился. По коридорам дома приемов метался Березовский – лицо и руки его были в бессчетных царапинах, белки глаз – красными, одежда – разорванной.

Он был в бешенстве:

– Это Лужков! Это он! – Казалось, Березовский живет силой своей ярости.

Его пытались утешать две его жены – бывшая и «действующая», но утешать можно того, кто испуган или подавлен. Кто растерян – даже и того можно.

Березовский же не выглядел ни растерянным, ни испуганным, ни подавленным. Казалось, он даже не замечал, что руки его травмированы, а в белках глаз – осколки стекла (они действительно были! Я сам потом договаривался со Святославом Федоровым, чтобы врачи его клиники сделали Березовскому операцию).

Бомба сработала в старом «Опеле», припаркованном возле здания ЛогоВАЗа. Машина взорвалась ровно в тот момент, когда с ней поравнялся «шестисотый» бронированный «Мерседес» Березовского. Водитель погиб, Борис получил ранения средней степени тяжести.

Березовский то и дело накручивал диск телефона – звонил всем, вплоть до генпрокурора – и требовал, чтобы Лужкова наказали: в первые моменты после взрыва Борис Абрамович был уверен, что бомба – дело рук московского градоначальника.

Потом выяснилось: взрывное устройство – «подарок» Сильвестра, был в России такой авторитет в начале 90-х годов.

Через некоторое время Сильвестр погиб – в его машине сработала бомба. Точь-в-точь как у Березовского, только у Сильвестра – со смертельным исходом. Борис Абрамович обид не прощал.

Впрочем, про Березовского я еще буду рассказывать.

С «Северной короной», кстати, мы все-таки смогли завершить работу: компания ушла с нашего канала, и мы вздохнули с облегчением. А вот «АиФ» я действительно был рад предоставить какую-то часть эфирного времени, но профессионал Старков, начав делать передачи и быстро поняв, что телевидение и газеты – это две разные «журналистики», благословил меня на работу в одиночку. Впрочем, с «Аргументами и фактами» у нашей телекомпании всегда были теплые отношения – «АиФ» много писал про ТВ-6, мы рассказывали про них.

В 1990 году я стал участником комиссии Картера-Сагалаева. Это, конечно, было такое «пацанство» Горбачева: когда бывший президент США Джимми Картер предложил Михаилу Сергеевичу создать комиссию по политике радио и телевидения (в которую с американской стороны Картер предложил себя), президент СССР сказал: «А у нас есть Сагалаев. Пусть с российской стороны будет он».

Бывший президент – и главный редактор программы новостей. Хороший ход.

Комиссия, конечно, была во многом номинальной. Ее «душой» стала Эллен Мицкевич, профессор из Атланты, которая занималась исследованиями в области советского, а потом и российского телевидения. Тем не менее эта комиссия дала мне возможность по-другому взглянуть на мир. В детстве я мыслил рамками Самарканда. Потом – рамками Узбекистана. Потом – рамками СССР. В тот момент я понял, что могу работать со всем миром.

И, когда в начале 90-х у меня оформилась идея собственного телеканала, я подумал: «Зачем искать поддержки в России? И, главное, у кого ее тут искать – в условиях жесткого дефицита денег?»

Я обратился к Теду Тернеру.

Если бы я свободно говорил по-английски или Тед – по-русски, мы с ним стали бы друзьями. Настоящими друзьями – не теми, кто поздравляет друг друга дежурными открытками на Рождество, а теми, с кем можно говорить о серьезных и глубоко личных вещах.

Мы оба чувствовали, что созданы из одного теста, но… я слишком поздно начал учить английский, чтобы овладеть им на достаточном уровне. А Тед говорил по-русски еще хуже, чем я на его языке.

Да, он как-никак знал русский. Он много раз приезжал в Советский Союз и Россию. Он ходил здесь на охоту. Он был, что называется, «свой».

Однажды мы с делегацией ОРТ ездили в Атланту, в штаб-квартиру CNN. Вместе со мной были Александр Гурнов, Григорий Александрович Шевелев…

– А поехали, я покажу вам свой остров! – Тед предложил это так просто, словно речь шла о чем-то заурядном.