Жак Росси - Жак-француз. В память о ГУЛАГе

– Ты же обманул советскую власть! Как тебе не стыдно!»

Следователи времен Большой чистки, желая, вероятно, подбодрить подследственных, любили рассказывать им следующую историю: «Когда я учился на следователя, меня запирали в кабинет, где был один стол. В руку давали ножку от стула и заявляли: “Не выпустим, пока не получишь от стола полного признания”».

Тот, от кого Жак услышал эту историю, образцовый слуга советской власти, сумел-таки сломать ножку стула, избивая стол.

Следователь представлял собой центральную фигуру в жизни Жака и миллионов других заключенных. «Между 1917 и 1991 годами следователь – служащий госбезопасности или отдела внутренних дел – исполнял многообразные функции: собирал материал на подозреваемых, задерживал их, предъявлял обвинение, вел предварительное следствие, составлял обвинительное заключение и направлял дело в суд или в ОСО (Особое совещание). Секретная инструкция регулярно отменяла закон, запрещающий пытки, так что следователь, пускавший в ход пытки, формально не нарушал закона. Поэтому когда после ХХ съезда были реабилитированы миллионы людей, осужденных на основании признаний, полученных под пыткой, тысячи следователей, которые их пытали, не понесли наказания. Хорошим советским следователем оказывался не тот, кто выявлял правду, а тот, кто давал материал, обеспечивавший статью обвинения и наказание согласно заранее полученному указанию».

За ночные допросы следователи получали сверхурочные. Бывало, как уже говорилось, что подследственного приводили в камеру в пять утра после допроса с пристрастием, длившегося всю ночь, и до отбоя он не имел права ни отдохнуть, ни закрыть глаза. «Я до сих пор ясно помню товарищей, которые весь день молчали и даже не прикасались к утренней пайке хлеба, к пшенке, которую выдавали в полдень, и к вечернему супу. В периоды интенсивных допросов мы тощали на глазах. Мы превращались в полутрупы».

Лишение сна, которому Жак подвергался вплоть до пяти дней и пяти ночей подряд, применялось сплошь и рядом, что засвидетельствовано множеством жертв. Одновременное воздействие долгих ночных «выстоек», жажды, яркого света, страха перед неизвестностью подтачивало разум и расшатывало волю. С точки зрения системы лишение сна, разрушающее личность подследственного, обладало большими преимуществами: оно не оставляло следов и ничего не стоило. Бессмысленно было жаловаться, если подследственного никто пальцем не тронул. Побои тоже оставались без последствий: их наносили резиновыми дубинками или мешками с песком, причинявшими невыносимую боль, особенно в костях или в ногах, если били сапогами.

Следователь – это человек, коммунист, который добровольно или под давлением «отключал в себе все человеческое». Жака особенно поражала соревновательность, конкуренция, которую начальство раздувало в следователях, этих ревностных подручных системы. «Однажды я подружился с заключенным, который в прежней жизни был следователем. Он посвятил меня в подоплеку, которую раскрывать вообще-то не имел права. Оказывается, следователь, который меня допрашивал, слышал каждый день от своего начальства такие речи:

– Эх, Иван Петрович, вот в другом отделе следователь получил полное признание от ста врагов народа, а ты, сволочь, за то же время только от сорока!

И бедняга, засучив рукава, бросался наверстывать упущенное и обеспечивать шестьдесят недостающих голов под страхом оказаться сорок первым в списке собственных жертв. Один из моих товарищей по заключению, инженер-поляк, трудившийся на каком-то подмосковном заводе, нарвался на особенно гнусного следователя, который допрашивал его без перерыва днем и ночью. Внезапно ад кончился, и ему была дарована неделя передышки, после чего его перевели в кабинет нового следователя. Этот последний ему сообщил, что его предшественник был разоблачен как гитлеровский агент. Инженер вздохнул с облегчением и уже мечтал, что его отпустят на свободу. Ничуть не бывало. Новый следователь, похожий на земноводное, с тиком на левом глазу и железным зубом, измывался над ним еще ужаснее, добиваясь признания в том, что он состоял в заговоре со своим предыдущим следователем… Слыша описание второго истязателя, новый заключенный, только что помещенный к нам, долговязый нескладный парень, спросил у инженера, не было ли у того следователя шрама на подбородке… потому что он самолично арестовал накануне подозреваемого со шрамом и с железным зубом. И мы призадумались, когда же в нашей камере появится тот, кто арестовал этого долговязого. В ГУЛАГе всё постоянно переворачивалось с ног на голову и ни один следователь не знал, где он будет завтра».

На местном языке это называлось «ликвидация ликвидаторов». Самые жестокие допросы на гулаговском языке назывались «активным следствием» или «следствием с пристрастием». Такого рода «обработка» называлась «сделать из подследственного котлетку».

К психическим методам относились шантаж («посадим вашу жену»; «арестуем вашу малолетнюю дочь и пустим к ней нескольких урок»); запугивание; полная изоляция; полное отсутствие юридической информации, невозможность прибегнуть к помощи адвоката: «Шантаж – сильная мера воздействия. Под его влиянием подследственные доносили на самих себя или на совершенно невинных людей. Подвергнуть человека шантажу значит, иными словами, “подобрать к нему ключик”. Ключик – это слабое место каждого человека, то, чего он боится; органы собирали и хранили такие ключи до дня, когда нужно будет пустить их в ход».

Эти так называемые психические методы следствия применялись на протяжении всего советского периода. В середине 60-х годов, когда генеральным секретарем был Брежнев, а председателем КГБ – Андропов, началось широкое применение «специальных психиатрических средств». В отличие от прочих, они применялись исключительно к инакомыслящим.

Смерть под пытками была сравнительно редким явлением, так как следователи проходили соответственную подготовку, а в сомнительных случаях приглашали врача, который определял, следует ли прекратить пытки или же можно продолжать. Решение принимал начальник следственного отдела. В акте о смерти погибшего под пытками указывали «инфаркт сердечной мышцы».