Олег Кудрин - Лина Костенко

Анализируем советский новояз. Скажем, вот это «под кого-то» — на первый взгляд, лишь намек на эпигонство, на самом деле подразумевает куда более серьезное обвинение. А именно — наследование опыта идеологически вредных поэтов. И «вірші чудні» — это обвинение в формализме, забвении традиций реализма — социалистического или, на худой случай, критического. То есть пародист снайперски точно выбирал цель, ударяя по крамольно-талантливому, тому, что заметят, отметят. И не только в СССР.

Так в 1964 году Лине Костенко вместе с тремя другими украинскими авторами пришлось оправдываться в «Литературной газете» (московском издании, украинская «Літературна газета» с февраля 1962 года выходила под названием «Літературна Україна») в материале «Ответ клеветникам» (14 мая). Конечно же, не эти четыре автора были инициаторами публикации. Но уйти от нее не могли. И выкручивались, кто как мог.

Предыстория у этой истории такова. Украинка, уроженка Буковины Ганна-Галя Луцяк, семья которой переехала в Германию, послы войны закончила филологический факультет Геттингенского университета и защитила в Мюнхенском университете докторскую диссертацию «Эпические средства [казацкой] Думы» (1950). После замужества с другим известным в эмиграции украинским ученым филологом Олексой Горбачем она взяла его фамилию.

Ганна-Галя Горбач популяризовала украинскую культуру, литературу в Европе, мире. В частности, она публиковалась в авторитетном немецком журнале «Osteuropa» (Штутгарт), закрытом нацистами с началом Второй мировой войны и восстановленном с утверждением в ФРГ демократии в 1951-м. В начале 1964 года в этом журнале вышла десятистраничная статья Горбач «Молодое украинское поколение поэтов», в которой Германии и Западной Европе в целом впервые представлялась генерация наших шестидесятников.

Советскую власть это, мягко говоря, не порадовало. В редакционной «врезке» московского издания сообщалось, что «западно-немецкому автору» «очень хотелось бы сделать из молодых советских литераторов “бунтарей”, которые расходятся с точкой зрения партии», «едва ли не бардов националистической идеологии, которые ищут силы народности в самобытном старинном селянстве» (если поменять знаки, отразить эти тезисы в зеркале, то все верно, именно так — бунтари и барды!).

После выкручивания рук «Ответ клеветникам» пришлось давать Виталию Коротичу, Ивану Драчу, Евгению Гуцало и Лине Костенко. У каждого был свой набор защитных механизмов, в чем-то похожий (и для тех времен достаточно традиционный, но с разной нюансировкой). Коротич сравнил материал «Osteuropa» с поцелуем Иуды. Гуцало провел разграничительную черту, якобы существующую с Горбач: «Мы по эту сторону баррикад, и “переманить” нас вам никогда не удастся». Драч, чтобы доказать, что его поэма «Ніж у Сонці» не «антикоммунистическая ересь», припал к животворящему имени Всегда Живого, напомнив, что во второй части поэмы «появляется великий Ленин, который учит молодого героя правильно жить и действовать…»

Похожий набор приемов пришлось использовать и Костенко. Сначала — слова об «акулах, прячущихся в тени кораблей» (аналог «Поцелуя Иуды», но менее оскорбительный и более ироничный, поскольку «акулы капитализма», благодаря переизданному Ильфу и Петрову, воспринимались не так серьезно). Потом — констатация, что статья в журнале «Osteuropa» — это продукция «устарелой пропагандистской машины» (разграничение с якобы-оппонентом Горбач, причем, несколько более мягкое, чем у Гуцало). Также — отрицание символизма (очевидно абсурдное) в названии поэмы «Чайка на крижині». И главное — вместо вечно живого Ленина (как у Драча) — вечные стихи Владимира Булаенко, рассказ о том, как поэтесса разыскивала и издавала стихи убитого на войне талантливого юноши. Это был дипломатически точный ход — не столько аккуратная, не оскорбительная для самооценки демонстрация лояльности, сколько напоминание, да еще в столице империи, о «подвопросном» фильме «Сверьте свои часы» — авось не закроют. (Забегая вперед — Ганна-Галя Горбач в 1993 году в уже независимой Украине вступит в Союз писателей. И в 1990-х будет много переводить Лину Костенко на немецкий.)

Похоже, что эта вынужденная отповедь была последней уступкой Лины Костенко Советской власти. И это именно то, о чем много лет спустя хорошо сказал ее друг по «шестидесятничеству» и соавтор по публикации в «Литературке» Иван Драч: «Мы с Линой очень разные — я пытался власть использовать (и власть меня, конечно, тоже), а она в руки власти не давалась ни в какую». Критики же, исследователи говорят о том, что рубеж 1964–1965 годов стал для Лины Костенко временем «переоценки ценностей» — мировоззренческих. Поэтесса так вспоминала о том годе:

«Эта обманчивость шестидесятых. Первая ловушка — 1965-й год. Система еще улыбалась, строила из себя толерантную и демократическую, а уже начались обыски. В августе сняли с поезда Ивана Светличного. Мы пришли в Союз (писателей Украины. — Прим. авт .) сказать об этом. Писатели-соцреалисты как раз заседали. Они не хотели слушать. Один из них раздраженно постукивал пальцами по столу. Мне послышался в этом стук пальцев по кобуре. И я поняла, что этой системе нельзя верить. Никогда. Ни при каких обстоятельствах» [98] Пахльовська Оксана. «У майбутнього слух абсолютний». Інтерв’ю Ліни Костенко. Газета «День». URL: http://incognita.day.kyiv.ua/u-majbutnyogo-slyx-absolyutnuj.html .

Угол падения власти был равен углу отражения в сознании Лины и ее поведении. Усилились преследования украинской интеллигенции, вплоть до арестов. В книге Вячеслава Чорновола «Горе от ума» об этом писалось так: «В августовские и сентябрьские дни 1965 года ничего, казалось бы, не нарушало обычного ритма жизни на Украине… В киевском театре им. Ивана Франко шла премьера пьесы Стельмаха “ Кривда и правда”, и зрители аплодировали бесстрашному герою, который одним лишь словом правды победил криводушников-энкаведистов. Тем временем почему-то не вернулись из летнего отпуска критик Иван Светличный, ученый-психолог Михайло Горынь, учитель Михайло Озерный, студент Ярослав Геврич… Не сообщив причин, не вышли на работу научный работник Львовского музея украинского искусства Богдан Горынь, преподаватели Львовского университета Михайло Осадчий и Михайло Косив, киевские инженеры Александр Мартыненко и Иван Русин… Понемногу пополз слух, что около тридцати преподавателей вузов, художников, ученых вдруг перебрались из-за кафедр, письменных столов, из лабораторий в помещения с двойными решетками на окнах…»