Олег Кудрин - Лина Костенко

В 1962 году Лину Костенко много печатали в периодической прессе. Подборки ее стихотворений появились в «Літературній газеті», журналах «Прапор» и «Вітчизна», всего около 30 стихов (среди них и цитировавшиеся ранее «Біла симфонія», «Смертельний падеграс»). Очень заметным, значимым стихотворением, с судьбой, с предысторией, была «Іма Сумак».

Во времена студенческой жизни в Москве Лине как-то пришлось услышать такое про мову: «Вы же интеллигентный человек. Зачем вам этот язык индейских племен?» Фраза запала в память. И проросла замечательными стихами после того, как в 1960–1961 годах в сорока городах СССР гастролировала перуанско-американская певица Има Сумак. Она обладала уникальным диапазоном голоса в пять октав. И считалось, что по матери происходила от последнего правителя Империи инков Атауальпы (предательски захваченного в заложники конкистадорами Писарро и злодейски казненного после выплаты огромного выкупа). Самой известной песней Сумак был «Гимн Солнцу» (инки называли себя детьми Солнца).

Вот тогда и вспомнилась поэтессе та фраза, сравнивающая украинский язык с мертвыми, полумертвыми языками индейских племен. По энергетике, решительности, по пугающей в советских условиях прозрачности сравнения начало «Іми Сумак» похоже на «Коли умер кривавий Торквемада» (кстати, и испанская аура исторической аналогии — общая): «Було на світі плем’я — інки. / Було на світі — і нема. / Одних приставили до стінки, / а інших вбили крадькома. / Кого улещено дарами,/ кого утоплено в крові. / І тільки храми, древні храми / стоять по груди в кропиві».

К середине стихотворения ситуация описывается, как безнадежная: «Удар. І ще раз. Бевхне глухо / в кубло чужинців і заброд. / Асфальтами залите вухо / не знає імені: Народ // Нащадки вбивць і товстосуми, / священних рік повзучий пляж…» (Последние четыре слова — точный образ Днепра с «ползучими пляжами» создаваемых водохранилищ).

Но с появлением самого имени «Іма Сумак» течение стихов меняется на противоположное! Вопреки законам природы, вопреки логике, вопреки всему — это как река, которая потекла вспять, вверх, в гору.

Финал стихотворения парадоксально получается и пессимистическим, и оптимистическим.

Сопротивление возможно (и необходимо) даже когда почти никого не осталось. Одного певца (поэта) достаточно, чтобы оживить голос исчезнувшего, казалось бы, народа. (В связи с этим вспоминается хрестоматийная формула Остапа Вишни «Т. Г. Шевченко! Досить було однієї людини, щоб урятувати цілий народ, цілу націю». И одновременно строки самого Кобзаря: «Ну що б, здавалося, слова… / Слова та голос — більш нічого. / А серце б’ється — ожива, / Як їх почує!.. Знать, од Бога / І голос той, і ті слова / Ідуть меж люди!»). А у нас же, в Украине, — думаешь, читая «Іму Сумак», — и слово живо, и люди живы, есть певцы.

(Отметим, что эта тема — невероятная прочность племени, народа, бессмертие его культуры, овеществленной в бытии, одна из сквозных в творчестве Костенко. К примеру, «Погасли кострища стоянок» заканчиваются на похожей ноте: «І в пута тяжкі, клинописні / закована з давніх-давен, / в степу оживає пісня / давно занімілих племен».)

Но при всем том, после самой высокой ноты о «бессмертном племени» голос Костенко в финальной строчке падает на все пять октав, до похоронных ноток: «Те плем’я, котрого нема». И еще что-то волнует, тяготит в последних строфах. Но что? Ах вот же — «врочистий грім чужих молитв», тоже исполняемый перуанской певицей. Чужие молитвы — как предвестник гибели собственного народа. Грозное предупреждение для украинцев.

Говорят, что Има Сумак, до того находящаяся под покровительством Никиты Хрущева, вызвала его гнев, когда прервала гастрольный тур в СССР. По причине для советского человека смешной — увидев тараканов в гостинице. Если это так, то в период волюнтаризма стихотворение «Іма Сумак», само по себе, было дополнительным грузом в папочку компромата «Лина Костенко». (Хотя, признаться, трудно поверить, что в советские времена таракан в отеле встретился только в сороковом городе и на 180-й день пребывания.)

Тогда же, в самом начале 60-х, Лина Костенко попробовала начать сотрудничество с Киевской киностудией. И это очень любопытная, важная тема, как кажется, в нашей культуре недостаточно отрефлексированная. Ведь поэзия Костенко очень кинематографична. Многие ее стихи похожи на режиссерскую сценарную раскадровку. «Київська Венеція», «Маєток гетьмана Івана Сулими» — фрагменты художественного фильма, «Смертельний падеграс» — анимация, «Бузиновий цар» — детская мультипликация. Кто, знает, сложись иначе, может Лина Костенко была бы не только большим поэтом, но и выдающимся киносценаристом, восточно-европейским Тонино Гуэрра. Но кинематограф — искусство в большей степени социальное, общественное. Индустрия, требующая больших затрат, не только душевных, но и финансовых. Поэтому в душной атмосфере УССР (как части СССР), задаваемой КПУ (как части КПСС), шансов, чтобы Костенко, с ее узким пространством компромисса могла стать еще и кинодеятелем, не было.

Но для понимания всех граней ее творческой личности важно посмотреть на несколько кинопроектов Костенко, запускавшихся в производство на киностудии им. Довженко (идя мимо этих букв, она снова вспоминала его светящееся окошко), зашедших достаточно далеко, но так и не состоявшихся.

Газета «Радянська культура» в начале 1961 года информировала читателей о предстоящих новинках довженковцев — снимается лента «Дорогой ветров» (автор сценария Л. Костенко; режиссеры М. Ильинский, А. Тимошкин; художественный руководитель Т. Левчук): «Место действия фильма — строительство дороги в Карпатах. В коллективе строителей этой дороги — колхозников окрестных сел — формируются характеры героев. Побеждая трудности, сопротивление отсталых людей, строители успешно завершают свою работу, прокладывают дорогу, символизирующую путь к новой жизни» [91] Газета «Радянська культура», 5 січня 1961. . Даже сквозь барабанную дробь залитованного анонса можно услышать негромкую авторскую мелодию «Дорогой ветров». Божественной красоты Карпаты, столкновение разных судеб и личностей. До экрана эта картина так и не дошла. (Кто знает, может, цензуре также не понравилась перекличка с популярной тогда книжкой российского писателя, ученого-палеонтолога Ивана Ефремова «Дорога ветров» — о поисках в монгольской пустыне «костей дракона», динозавров. Нехорошая получалась аллюзия — «самого передового в мире и строя» и доисторической древности, на обложке ефремовской книги были изображены: сверху колонна грузовиков, снизу — бьющиеся динозавры.)