Олег Кудрин - Лина Костенко

Был, кстати, в истории любви Ежи-Яна и Лины обратный пример, когда, возможно, произведение искусства вдохновило на поступок, мужской подвиг. Рассказывают такую историю (если это не апокриф). Влюбленные шли по улице после дождя. Перед ними оказалась большая лужа. Ежи снял с себя белый плащ и постелил перед Линой, чтобы она могла пройти, не замочив туфелек… [81] Радзієвська Валерія. «Пахльовський зняв плащ і постелив перед Ліною Костенко…». Інтерв’ю з полковником КДБ-СБУ Іваном Котовенком. 1 квітня 2013. URL: https://gazeta.ua/articles/culture/_pahlovskij-znyav-bilij-plasch-i-posteliv-pered-linoyu-kostenko-schob-vona-ne-zamochila-cherevichkiv/490324 Хорошая деталь для тех, кто подумал, что он мог только пастернаковскую сирень дарить. По воспоминаниям дочери Оксаны, ее отец вообще был преисполнен романтизма, рыцарственности, не натужной, деланной, а врожденной, естественной.

К тому же подобная сцена из фильма «Бесприданница» (1936) была в СССР в те годы культовой. Паратов (актер Кторов) бросает перед Ларисой Дмитриевной (Алисовой) свою белую шубу, чтобы она могла перейти через лужу. Даже зная о трагическом финале бесприданницы, все женщины в тот миг представляли себя в этой роли — с огненно-счастливым, победительным взглядом Алисовой, Ларисы Дмитриевны…

Но что же было с Пахлёвским после расставания? Он жил и работал в портовом, приграничном Щецине. Пару лет журналистом — в ежедневной газете «Głos Szczeciński». А в 1958–1964 пошел рыбаком — в дальние моря. Тогда же дебютировал как писатель-маринист. Стал известен после книги «Дельфины идут по ветру» (1963). Пахлёвский обожал мариниста Джозефа Конрада, хотел считать себя, и стал, его наследником (в прозе Ежи-Яна тоже сочетались морская романтика и экзотика Африки). Поэтому из полученных им наград самой дорогой была Премия им. Джозефа Конрада, полученная в 1971 году за сборник рассказов «Рыба и солнце». Многие рассказы Пахлёвского стали классикой польской маринистической прозы. (Помните цитированную ранее строчки Костенко: «А ліс, як дрейфуюча шхуна, скрипів, у льоди закутий» — он тогда уже бредил шхунами).

В 1976–1981 годах Пахлёвский был председателем Щецинского отделения Союза польских писателей, делегатом Конгресса польской культуры, который, однако, отменили из-за введения в ПНР военного положения. С этого времени и вплоть до «круглого стола», примирившего нацию в 1989 году, Пахлёвский участвовал в подпольном движении независимых писателей, связанных с демократической оппозицией. Вторая его жена, Елена, тоже была поэтом. И переводчиком. Умер Пахлёвский в 2012 году в Щецине, а похоронен — в фамильном склепе в Кракове. Замкнулся жизненный круг.

И «co komu do tego, że my tak kochamy». Но все таки «o, jake to szczęście», потому что «strasznie cię kocham». Это было, а значит, в чем-то осталось. По крайней мере, в памяти, в строках. «Ця казка днів — вона була недовгою. / Цей світлий сон — пішов без вороття. / Це тихе сяйво над моєю долею! — / Воно лишилось на усе життя» [82] Костенко Ліна. Я дуже тяжко Вами відболіла. Триста поезій. К.: А-БА-БА-ГА-ЛА-МА-ГА, 2012. С. 28. .

Но всё, всё — прощай Москва. До свидания, Варшава и Щецин.

И здравствуй, Киев!

Она вернулась домой. И каждый год поначалу у нее на свет появлялось что-то очень важное. В 1956 году — дочь Оксана Пахлёвская, в 1957 году — дебютный сборник «Проміння землі», в 1958-м — второй сборник «Вітрила». Еще через несколько лет вышел третий сборник — «Мандрівки серця» (1961). Это было время второго в ХХ веке украинского возрождения.

Дмитрий Павлычко, вынужденный в середине 50-х замаливать перед «советами» грехи УПАшной юности, в 1958 году буквально взорвал литературное пространство своим четвертым сборником — «Правда кличе!» Стихотворение «Коли помер кривавий Торквемада» прямо говорило о ситуации, сложившейся после смерти Сталина. 18-тысячный тираж книги уничтожили, но стихи из нее зажили самостоятельной жизнью.

За несколько лет в украинскую литературу, прежде всего поэзию, пришла целая плеяда блестящих авторов. В 1961 году сенсациями стали публикации поэмы Ивана Драча «Ніж у сонці» и подборки стихов Николая Винграновского в «Літературній газеті». На следующий год увидели свет сразу три заметных поэтических книги — первый и, увы, последний вышедший при жизни сборник стихов Василия Симоненко «Тиша і грім», а также сборники Драча «Соняшник» и Николая Винграновского «Атомні прелюди». Были и другие имена, не только в поэзии, литературе, но и во всех жанрах искусства. И едва ли не каждый год в течение 60-х появлялись новые. Всех их назвали одним словом — «шестидесятники». Лина Костенко так отвечала на вопрос, с чего для нее началось шестидесятничество:

«Из чувства солидарности. В литературу неожиданно и одновременно пришли люди с талантом и совестью. Под такую лихую годину, в условиях тоталитарного режима, где за плечами твоей литературы — решетки, а перед глазами — железный занавес, где среда, в которой живешь, сплошь фальшивая, пронизанная подлостью и провокациями, и вдруг — такая удивительная когорта творчески и этически одаренных людей. Мы искали глазами друг друга. Мы угадывали и любили каждый новый талант. Не только в литературе, тогда же появились и художники, и композиторы, и кинематографисты, историки, актеры <���…> И возникло то продуктивное поле, как его точно и ностальгически назвал Сергей Трымбач [83] Дзюба Іван, Костенко Ліна, Пахльовська Оксана. «Гармонія крізь тугу дисонансів…». К.: Либідь, 2016. C. 169–170. .

<���…>

Шестидесятников было мало. Всего лишь “маленька щопта”, как сказал Стус. <���…> Молодежь, красивые, талантливые люди, которые входили в жизнь, не зная, что они входят в историю. В каждую эпоху что-то кристаллизуется. Вот таким кристаллом была та “маленька щопта”. И Украина, увиденная сквозь нее, была прекрасна <���…> Мы любили и уважали друг друга. Мы ничего не боялись. Не потому, что были так безстрашны, а потому, что просто были таковы. Не делали карьеру, не гонялись за успехом и деньгами, чувствовали свою свободу даже в том тоталитарном государстве» [84] Там же. С. 285. .

Да, такие годы, противоречивые, непоследовательные, а все же в прекрасные своей вспышкой — таланта, творческой энергии. Это было — в Киеве, по всей Украине, хотя здесь к обычному гнету советской идеологии добавлялась вечная имперская подозрительность к «украинскому национализму». А в СССР с конца 30-х годов и до перестройки были запрещены все национализмы… кроме русского (впрочем, умеренного).

Хорошо передает атмосферу того времени рассказ Костенко, как она отмечала тогда свой день рождения (совпадающий, напомню, с днем рождения Рыльского): «В этот день меня всегда приходила поздравлять молодая ватага с Аллой Горской и Надийкой Светличной, пели “А ми ж тую червону калину підіймемо”. Затем шли на Крещатик и, по дороге дав поздравительную телеграмму Рыльскому, заходили в “Троянду Закарпаття” выпить доброго вина и за его здоровье, и за мое» [85] Дзюба Іван, Костенко Ліна, Пахльовська Оксана. «Гармонія крізь тугу дисонансів…». К.: Либідь, 2016. С. 178. . Несколько строк, но как хорошо они передают фрондерскую бесшабашность того времени. Так же лихо, куражно описывает Костенко посиделки у Ивана и Леониды Светличных (практически без алкоголя и категорически — без мата).