Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Вот он, фельетон о многолетнем строительстве кинотеатра «Спартак» в газете от 27 апреля 1956-го. Называется «Аплодисментов не надо». К фельетону прилагается фотоколлаж с портретами председателя Калужского горисполкома и управляющего трестом «Калужстрой». Всё, как рассказывал мне Панченко, только за полгода до рождения «Факела». Вот 11 мая большой хлёсткий материал о рейде «лёгкой кавалерии», причём на первой странице, рядом с газетной шапкой. Через две недели отчёт ещё об одном рейде… В общем, всё было. Почему же хронологически не стыкуются все эти дела с «Факелом»?

Возможно, что эти «хулиганства» Николая Васильевича остались в его памяти как деяния некоего молодёжного клуба, ведь участвовало в них много молодых добровольных помощников — не из газеты, взять хотя бы тех же «лёгких кавалеристов». И оформлять этот актив молодёжи при газете в какую-то отдельную организацию до поры до времени не было необходимости, пока неугомонный Панченко до предела не накалил обстановку вокруг себя и газеты. И возможно, именно поэтому в последний момент был придуман «Факел» — независимая от газеты самостоятельная организация со своим уставом.

Но было уже поздно. Партначальство решило избавиться от опостылевшего обкому редактора областной молодёжки, и горком партии выдал такую формулировку: этот враждебный клуб увёл нашу славную молодёжь из-под контроля партии и комсомола. От бузотёра Панченко быстро все «открестились».

Чтобы усилить негатив, надо было ещё что-то придумать, чтобы у читателя газеты не создалось впечатления, что выгоняют редактора за то, что он критиковал начальство.

И в главном молодёжном органе печати страны, в «Комсомольской правде», было «организовано» письмо возмущённого читателя. Донос назывался «О поэте, редакторе и читателях», и речь в нём шла о стихотворении Панченко «Про это», опубликованном на двухстраничном развороте газеты, посвящённом Дню поэзии. Об этом развороте мы подробно говорили в предыдущей главке.

Получилось смешно: за неделю с небольшим после публикации стихотворения «инженер-экономист» из Калуги прочитал его, возмутился, написал письмо в Москву, где его напечатали в центральной газете. И после этого ещё и в Калуге успели перепечатать («Письмо» было опубликовано в вышестоящем органе, и Панченко обязан был перепечатать этот пасквиль на себя из главного комсомольского органа страны в своей газете [175] См. Молодой ленинец от 24.10.1956. ). И всё за десять дней!

Конечно, авторы и исполнители этой акции очень торопились, уж очень момент был хорош, чтобы свалить редактора.

Автор письма, «М. Гдалин, инженер-экономист», вырвал из стихотворения Николая Панченко фрагмент, из которого нельзя понять, о чём это стихотворение, и поупражнялся в остроумии:

Тщетно я пытался разобраться в мыслях и чувствах автора. Не полагаясь на свой вкус и своё понимание поэзии, я обратился за помощью к товарищам. Но и сообща мы не смогли выяснить, действительно ли стихотворение про это, или про то, а может быть, и не про то и не про сё… [176] Там же.

Далее Гдалин сокрушается, что «поэт и редактор в данном случае — одно и то же лицо, да при том ещё не обладающее достаточной скромностью». Оказывается, не ограничиваясь помещением стихотворения Н. Панченко, редактор Н. Панченко поместил тут же и дружеский шарж и довольно добродушную эпиграмму опять-таки на поэта Н. Панченко.

Хамство, конечно, трамвайное. Ну не понимаешь стихов и ладно — в конце концов, инженеру-экономисту это не обязательно. Но зачем же передёргивать? На этих двух страницах, о которых я рассказывал выше, представлено 16 (!) поэтических имён. Один из поэтов — Булат Окуджава — представлен даже тремя стихотворениями! У двоих — Бориса Обновленского и Николая Панченко — по два стихотворения. А почему бы нет, если Николай Панченко вообще лучший калужский поэт и только из скромности и великодушия выпячивает своего друга Булата. Во всяком случае, ещё в 1944 году, когда Булат писал ученические, почти детские стихи, Николай Панченко написал стихотворение, ставшее хрестоматийным:

Панченко не часто помещал свои стихи в «Молодом ленинце», а чтобы два сразу — это один из немногих случаев, если не единственный. Что касается «дружеского шаржа и добродушной эпиграммы» — в тот день было опубликовано ещё пять таких же: на Б. Окуджаву, на А. Авдонина, на Б. Обновленского, на М. Просвирнова и на И. Богданова.

Теперь можно расправиться со смутьяном, и Панченко вызывают на бюро горкома КПСС и исключают из партии. Автоматически из этого следует и освобождение от занимаемой должности. Следующие после этого два номера газеты — от 31 октября и от 2 ноября 1956 года — подписаны Александром Авдониным.

Но скромничает Николай Васильевич — не был он никогда шахматной фигурой, безмолвно стоящей на доске. Он был боец, наивный, но отважный, как оловянный солдатик у Андерсена и бумажный солдатик у Окуджавы. Панченко написал письмо в Москву, озаглавив его «Унтерпришибеевы из Калуги», собрал своих мотоциклистов и отправил с ними письмо сразу в четыре инстанции: в ЦК комсомола, в ЦК партии, в «Правду» и в ту же «Комсомолку».

Однако смена редактора не повлияла на намерения газеты «увести нашу славную молодёжь из-под контроля партии и комсомола». На второй странице номера от 31 октября публикуются проекты программы и устава зарождающегося клуба «Факел».