Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Однако пришёл день, когда он не мог уже шутить, и захотелось ему напоследок услышать старого друга. Наталья Григорьевна набрала знакомый номер.

— Дядя Паша звонил ему в последний раз прямо перед смертью. Позвонил, говорит, что я вот лежу и уже всё… А Булат, чтобы его как-то подбодрить, говорит: «Я по телевизору-то выступал, тебе язык показывал, — ты что, не видел?» Последний раз улыбнулся дядя Паша. Любил он Булата очень…

Зоя часто спрашивала дядю, как они познакомились, но дядя всегда был очень краток: просто я его выручил однажды, и всё.

Самой рассказывать о каких-то своих впечатлениях о встрече со знаменитым дядиным гостем ей было практически нечего.

— Красивый, вежливый, приятный, — вот и всё, что она запомнила.

Дело в том, что в доме Типикиных были всего две небольшие комнатки и кухня. Гостей принимать практически негде. Поэтому когда приезжал именитый московский друг дяди Паши, Зоя старалась поскорей из дома убраться. Отчасти из-за тесноты, но больше потому, что от застенчивости и восхищения перед московской знаменитостью просто теряла дар речи.

Однажды Павел Иванович решил построить для друга отдельный садовый домик. И построил, своими руками. Маленький, в одно окошко, чтоб только кровать да столик, да этажерка с книгами. Нет, ещё самовар и гитара.

Приехал Окуджава, домику очень порадовался и говорит:

— Мы его назовём Монплезиром.

Павел Иванович так на избушке и написал красивыми буквами: Монплезир.

Зоя Ивановна Борцова вспоминает:

— И стал для них этот домик домом счастья. Там гитара была, у Павла Ивановича ещё и аккордеон, и мандолина, и балалайка. Окуджава вина хорошего привозил, они там проводили время…

А когда Булат написал песню про виноградную косточку, Павел Иванович где-то достал виноград и посадил возле этого Монплезира специально для Булата. Чтобы дорогой друг в любую минуту мог и лозу поцеловать, и спелые гроздья сорвать.

Виноград, конечно, не вызревал, хоть его и рекламировали как районированный, приспособленный к климату средней полосы. Но пусть для стола не годился, но зато и не замерзал зимой, как-то жил и рос. Так что если только лозу целовать — пожалуйста.

Они, Типикины, вообще из Перемышля все были. Зоя Ивановна рассказывала, что в 20-е годы отца её перевели в Малоярославец начальником районного уголовного розыска. Там она и родилась, и прожила всю жизнь.

А были в Перемышле у Типикиных давние друзья — семья Любимовых. Большая семья — три брата-священника и четыре сестры, две учительницы и две акушерки. Никто из сестёр замуж не вышел. Так и прожили вчетвером до самой смерти. Сын одного из братьев, Николай Михайлович Любимов, стал известным переводчиком с французского и испанского, одним из создателей Библиотеки Всемирной литературы в двухстах томах.

Зоя Ивановна говорит, что в 1937 году над сёстрами Любимовыми сгустились тучи, и её отец, начальник Малоярославецкого угрозыска, об этом прознал и тайно вывез всех четверых в свой район, в село Недельное. Когда всё подутихло, сёстры остались там жить и работать: кто в школе, кто в больнице. Одна из них, Евдокия, была очень знающей акушеркой. Её ценили и уважали. Она даже потом была награждена орденом Ленина. Тогда после войны рождалось очень много детей.

Однажды ей пришлось принимать очень трудные роды, где требовалось хирургическое вмешательство. Но пока хирург добирался до села, положение стало критическим, и Евдокия Михайловна на свой страх и риск рукой повернула младенца в утробе матери и спасла жизнь обоим. Восхищённый хирург, освидетельствовав мать и ребёнка, констатировал, что Евдокия Михайловна совершила чудо. И поцеловал руку акушерке. Отец ребёночка и муж роженицы тоже был в восторге и не знал, чем отблагодарить Евдокию Михайловну. Ему сказали, что акушерка любит играть на гитаре. Вот он и притащил ей старинную гитару, хранившуюся в доме, в селе Башмаковке (села этого сейчас уже нет, место поросло лесом, среди которого стоит полуразрушенная церковь). Даритель рассказал, что гитара старинная, ещё со времен французского нашествия. В их доме, дескать, когда-то квартировали пленные французы, прокладывавшие дорогу на Серпухов через Детчино. Одному из них, мол, и принадлежала эта гитара.

Зоя Ивановна Борцова хорошо помнит, как гитара попала к ней. Это было в 1963 году:

— Когда я вышла замуж, Евдокия Михайловна подарила эту гитару мне, потому что мой муж хорошо играл на гитаре. Так она поселилась у нас. Муж играл, я пела. Потом гитара совсем вышла из строя, я поехала в Перемышль и отдала её Павлу Ивановичу починить. И всё лето гитара пробыла у него. И как раз в это время приезжал Окуджава. Ему очень понравился звук этой гитары, и он её из рук не выпускал, пока был там.

Уезжая, Булат попросил Павла Ивановича подарить ему эту гитару. Но тот только развёл руками: не моё. Мобильных телефонов, чтобы позвонить племяннице и спросить её разрешения, ещё не было.

Что касается ремонта гитары, в котором принял участие Окуджава, мы продолжали сомневаться. Павел Иванович хоть не обладал такими «талантливыми руками», как его московский друг, но, думается нам, с ремонтом сам мог справиться не хуже, мягко говоря. Но Зоя Ивановна настаивает. Дядя ей говорил, что именно вместе с Булатом они её и ремонтировали. Кстати, ремонт заключался в том, что пришедшие в негодность шпеньки-струнодержатели из слоновой кости были заменены на выточенные (или выструганные) из берёзы. Один только родной костяной остался.

Теперь что касается самой гитары. Пленные французы, конечно, молодцы, но там, на внутренней стороне деки гитары, этикеточка сохранилась. На ней крупно и отчётливо видна надпись — «Циммерман».

Да, был такой производитель музыкальных инструментов в России — Юлий Генрих Циммерман. За свои заслуги в Российской империи он был награждён орденом святого Станислава и объявлен эксклюзивным поставщиком музыкальных инструментов для российской армии.

Но только начал Циммерман свою деятельность в России в конце XIX века, сильно позже пленных французов. И уже в 1915 году (в связи с началом первой мировой войны) он её свернул и перенёс в Лейпциг. Но надпись «Циммерман» сделана по-русски, из чего мы заключаем, что гитара изготовлена не позже 1915 года, то есть ещё в России.

Так что по-всякому этой гитаре никак не двести, а около 100 лет или немногим больше.

Но для предмета нашего рассказа, как мы уже оговаривались, это никакого значения не имеет. Для нас важно то, что струны на ней не однажды талантливо перебирали талантливые руки под худосочной виноградной лозой в саду скромного перемышльского дома.

Остаётся только поздравить от всей души Ерденевскую школу с ценным приобретением. Не всякому школьному музею преподносятся такие щедрые дары. Не всякому музыкальному инструменту достаётся такая легенда и такая история.