Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Тут же соискательница делает вывод — Окуджава «тогда, видимо, увлекался древнерусской литературой». «Можно себе представить, — восклицает она, — как поразила тогда учеников необходимость учить „Слово о полку Игореве“, да ещё и без перевода, если они вспоминают об этом 50 лет спустя».

Можно. Особенно если не знать, что «увлечение древнерусской литературой» Булата Окуджавы объясняется очень просто: такова была школьная программа и все ученики всех школ Советского Союза учили наизусть начало из «Слова о полку Игореве». Прямо на древнерусском.

Поразился этому обстоятельству и Дмитрий Быков. В своей книге, доверившись автору диссертации, Быков пишет: «От прочих словесников он отличался тем, что заставлял многое учить наизусть — вплоть до отрывков „Слова о полку Игореве“ в подлиннике».

А ведь Быков и сам учился в советской школе, должен был бы помнить, как мы все учили в своё время начало этой поэмы.

Впрочем, чтобы не быть голословным, приведу выдержку из Программы средней школы на 1954–55 учебный год по русскому языку и литературе. Из перечня текстов, рекомендуемых для заучивания наизусть в 8 классе:

Два отрывка из «Слова о полку Игореве»: один (небольшой) на языке памятника, например, начало «Слова», второй — в переводе (бегство Игоря, плач Ярославны, описание битвы с половцами и др. — по выбору преподавателя).

Ну, если школьной программы не знают специалисты-филологи, что уж пенять писателям-беллетристам.

Некоторое время назад в Калуге вышла книга о Булате Окуджаве [68] Панфёров Р . Простой романс сверчка: Страницы судьбы Булата Окуджавы. Калуга: Золотая аллея, 2011. бывшего ученика 5-й школы, а ныне поэта, как он себя позиционирует, Рудольфа Панфёрова. Кстати, Панфёров — одноклассник Леонида Чиркова, и думалось, что воспоминания его что-то добавят и чем-то нас обогатят. Однако, прочитавши том, я был разочарован — косноязычный и самовлюблённый бывший ученик за свои воспоминания выдаёт преимущественно автобиографическую прозу своего учителя и работы других биографов Булата Шалвовича. И это лучшее, что есть в книге. Там, где он сам начинает что-то фантазировать, что-то додумывать за своего бывшего учителя, вкладывая ему в уста свои слова, там хоть святых выноси.

Вот как рисует поэт Панфёров главного героя своих «воспоминаний»:

Однако опасения, если всё-таки и были, вскоре рассеялись. Новый учитель легко влился в коллектив, был покладист и прост. За экзотической внешностью скрывалась добрая открытая душа, мягкий, даже весёлый нрав.

Покладист, прост, с мягким весёлым нравом и открытой душой… Это он про Булата Шалвовича или я что-то не так понял? Начинаешь сомневаться, ходил ли Рудольф в школу в бытность там Булата Окуджавы. Ведь больше никто ни из учителей, ни из учеников таким Булата Окуджаву не видел. Да и никто не видел, кто хотя бы раз встречался с ним в жизни.

А вот как красочно Рудольф Васильевич описывает эпизод, связанный с упомянутым нами ранее хулиганистым учеником Попёрло:

Не вывелись, конечно, скептики (скептик — это хулиган Попёрло?! — М. Г. ) в нашей бурсе, это касалось не только уроков литературы. Был среди нас несоразмерно большой парень из калужского заречья. Он едва помещался за партой «на Камчатке», как тогда говорили. Посадка его была весьма необычна: левая половина туловища — за партой, а правая на весу в проходе, а чтобы не упасть, подпирал выставленной далеко вперёд ногой в огромном сапоге вторую половину туловища. Ни ручки, ни тетрадей у него не водилось. Он пребывал в статусе вольнослушателя. Время от времени этот громоздкий парень издавал басом неизменно одно и то же изречение, к которому все привыкли и не обращали внимания. Вот и сейчас, в разгар урока, улучив момент, когда возникла некоторая пауза и учитель едва произнёс пару слов, он выдал своё коронное: «Ну, попёрло!..»

Булат Шалвович от неожиданности по-птичьи встрепенулся, стремительно подошёл к задней парте, удивительно легко выдернул «Попёрло» и повёл, держа его за шиворот перед собой, к входной двери, будучи на полголовы ниже ученика. Мгновенье и наш резонёр [69] Реплика Натальи Торбенковой: «Резонёр в переводе с французского — человек, любящий вести длинные нравоучительные речи. Как можно назвать хулигана резонёром? Писатель!» оказался вне класса.

— Вот так лучше, не будет мешать работе. А впрочем, кому не интересно или не нравится, как я веду урок, может спокойно покинуть класс. Я не возражаю, директору или завучу докладывать не буду.

Очень красочно и живописно! Одно плохо — враньё всё это. Но не придумал же Панфёров этого Попёрло? Нет, не придумал, просто, прочитав эту историю у других, решил выдать её за собственные воспоминания.

И главное доказательство вранья — даже не то, что одноклассники Панфёрова опровергают наличие в их классе хулигана Попёрло. А просто — с какой стати с таким самозабвенным двоечником и второгодником, как Попёрло, в школе возились бы до восьмого класса, если в те времена семилетки было вполне достаточно, чтобы выпустить ученика в жизнь? А ведь Окуджава преподавал у Панфёрова именно в восьмом классе.

Указывать здесь на все неточности и несуразности книги не очень хорошего бывшего ученика Булата Окуджавы нет ни сил, ни желания. Но не могу удержаться от того, чтобы привести несколько соображений по поводу панфёровской книги, которые я предложил калужской газете «Весть». Однако там не заинтересовались ими, сославшись на то, что Рудольф Панфёров в Калуге — первый поэт и вообще уважаемый человек, бывший председатель областного комитета по телевидению и радиовещанию.

ЦАРАП-ЦАП-ЦАП

В прошлом году в Калуге вышла новая книга поэта, как он себя называет, Рудольфа Панфёрова «Простой романс сверчка». Эта удивительная книга имеет подзаголовок: «Страницы судьбы Булата Окуджавы». Удивительна она чудовищным количеством вранья. Читая её, порой просто диву даёшься.

Вот автор рассказывает о том, как Окуджава пришёл работать в газету:

Инициативная троица: Николай Панченко, Александр Авдонин, Павел Шпилёв — бывшие фронтовики, незаурядные одарённые люди. В их творчестве среди неистребимого провинциализма [70] Это у Панченко-то неистребимый провинциализм?! Что же тогда мнит о себе сам Рудольф Васильевич? обнаруживались строчки стихов истинного поэтического достоинства. Процесс запретов только усиливает поэзию, цензура играет на руку поэтам. Они заметили собрата по оружию, пишущего хорошие лирические стихи. И постарались, чтобы корреспондента Окуджаву определили работать в школьный отдел к Розе Алексеевне Матвеевой, женщине умной и покладистой, понимавшей истинное призвание своего нового сотрудника. Она предоставляла возможность Булатику, как она его называла, отвлекаться на творчество.