Марат Гизатулин - Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Доказательством тому, что стихотворение написано именно в 1955 году, служит ещё и то, что вначале, в газете, оно имело несколько иной вид, чем через год в книге и в последующие годы в других книгах. Вначале все семь строф стихотворения имели по пять строчек, потому что третья строчка повторялась в четвёртой с небольшими изменениями [129] Вообще-то в газетной публикации стихотворение вовсе не было разбито на строфы. :

Однако очень скоро Булату эти повторы разонравились, и они остались только там, где действительно показались ему необходимыми — в первой и в пятой строфах. И уже в таком виде через годы стихотворение получило датировку 1946 годом.

Может быть, на мысль отказаться от большинства повторов Булата Окуджава натолкнул известный калужский краевед, будущий автор книги о К. Э. Циолковском «Гражданин Вселенной», вышедшей в 1969 году, С. И. Самойлович (1891–1974).

Помимо своих основных интересов — краеведение и биография Циолковского — Сергей Иванович увлекался литературой. Он вырезал материалы из литературных страниц калужских газет, вклеивал их в ученическую тетрадь и сопровождал своими рукописными комментариями. Вот что он пишет об интересующем нас стихотворении Б. Окуджавы через несколько дней после выхода газеты [130] Государственный архив Калужской области. Ф. Р-560. Оп. 2. Ед. хр. 144. Впервые опубликовано: Голос надежды. Вып. 6. М., 2009. :

Интересное нововведение, широко известное народному творчеству, даёт Б. Окуджава. Это — повторы:

Эти повторы усиливают мысль, её выразительность. Повторами пользовались и раньше поэты нашей литературы, но это было случайностью, а не в системе. Различают звуковые повторы, например: «Где выл , крутясь, сердитый вал » (А. Пушкин). Могут быть и повторы слов, например: «Никогда, никогда, никогда коммунары не будут рабами» (В. Князев). Самым интересным видом повторов является повторение фраз, однородных синтаксических оборотов. М. Ю. Лермонтов, в своём «Демоне», например, пишет:

Конечно, гораздо интереснее, если повтор заключается не в повторении одного и того же синтаксического оборота, а однородного, выраженного другими словами, но подчёркивающими и усиливающими одну и ту же мысль. Поэтому, повтор — «Не верят вдовы в смерть мужей, Не могут верить в смерть мужей» в стилистическом отношении более интересный приём, чем повтор — «Всем не вернувшимся с войны, всем не вернувшимся с войны».

Для поэзии стихотворной формы немного тяжёлым является повтор:

Надо усилить своё внимание, чтобы понять, что скрывается в этом повторе. Вся беда в слове «в гражданке», понимаемом, очевидно, в гражданском платье. До сих пор под «гражданкой» мы разумели «гр а жданку» и «гражд а нку» — русский гражданский шрифт, введённый при Петре I.

Совсем нехорошо по ритму и рифме строчки:

А что же семья? Как там Галина и Игорь поживают? Каких-то особенных сведений нет. Галина после ухода из школы — домохозяйка, нянчит маленького Игорушу. Они пока ещё в Калуге. Летом приезжала погостить сестра Галины Ирина, тоже с маленьким ребёнком, с дочкой Леной:

Но очень хорошо помнится поездка в Калугу и две недели жизни там. Это, как я теперь понимаю, было смелое и не совсем обдуманное решение, но тогда все казалось само собой разумеющимся. Мне интересно было поговорить с Галей, с Булатом, посмотреть, как они живут. Калугу представляю сейчас, как в смутном сне — то ли видела, то ли нет: невысокие дома, холмистые улицы, церковь, домик Циолковского, редакция, где работал к этому времени Булат. Лучше помнится широкая, привольная улица на окраине и за высоким забором крепкий одноэтажный дом, купленный хозяином, приехавшим из деревни. В этом доме небольшую комнатку, метров двенадцать, и снимал Булат. Условий для работы, можно сказать, никаких, так как рядом «в валенках по-воробьиному щебечет такой неизмеримо маленький, но очень нужный человечек». А за стеной раздается постоянно, как рефрен, в адрес подросшего хозяйского дитяти: «Как дам… Вот как дам… Ну, дам!.. Ну и дам!». «Дал бы один раз, чтобы потом все было тихо,» — говорил Булат, возмущаясь, не в состоянии сосредоточиться и работать.

Лишней, как и прежде, я себя не почувствовала, хотя удивительно, как мы — трое взрослых и двое малышей — поместились в этой комнатке. Правда, потом Булат нам как-то припомнил результаты нашей неосмотрительности и неопытности в кормлении младенцев. У хозяйки была корова, которая давала прекрасное жирное молоко. И мы с Галкой решили подкормить своих чад цельным молоком, без всяких переходных норм. Результаты сказались немедленно. Именно это и имел в виду Булат.

Видимо, всем нам было не до стихов, но, кажется, что там я прочитала отпечатанную на машинке поэму (это мое определение жанра и мое условное название «Белая медведица») о женской любви, ревности, о первых подозрениях. В ней я почувствовала что-то очень личное: «Белая медведица твоего беспокойства на задние лапы встает». Может, поэтому в печати я ее не видела, хотя все первые публикации и сборники стихов или Галка, или Булат с посвящением мне (первое из них «Третьей нужной…») или впоследствии мне и мужу вместе обязательно присылали, потому что знали, что как для них, так и для нас это была большая радость — наконец-то прорыв к читателю, работа по призванию, перспектива. Среди присланных книг были и «Тарусские страницы» и альманах № 2 с его автографом: «Вот оно, наконец, наше запоздалое детище» и «Литературная Калуга», где помещена была поэма Булата «Весна в Октябре» о революции и Циолковском. Присылали, конечно, и фотографии [131] Здесь И. Живописцева ошибочно называет альманах «Литературная Калуга» № 2 как два разных издания. .

Август 1955-го стал самым продуктивным временем работы Булата Окуджавы в газете. Об этом говорит хотя бы сумма гонорара — за месяц он получил 665 рублей. Оно и понятно, ведь август — самый отпускной месяц, сотрудников в редакции мало, а Булату отпуск раньше декабря не светит.

И тут наступает, наконец, пора мне покаяться в одной ошибке, повлекшей за собой аналогичные ошибки у других, пишущих на эту тему. Так, например, Дмитрий Быков пишет в своей книге: «Летом 1955 года Окуджава с семьей отправился в Туапсе, где Алексей Живописцев служил после спецклассов в Ленинграде».