Марат Гизатулин - Булат Окуджава: «…От бабушки Елизаветы к прабабушке Элисабет»

Виктор Шалвович, конечно, был ей очень неудобен. С ним она вынуждена была вести себя аккуратней, заставлять его врать ей даже в голову не приходило.

В тот злополучный день они были в музее только вдвоём. Уже пять часов, ей пора домой, но как уйти? Одного его нельзя оставлять, вдруг начальство позвонит. И она ласково подступает к нему: «Виктор Шалвович, не хотите пораньше уйти сегодня?» — «Нет». Он что-то читал, совершенствуясь в своей новой специальности. Через несколько минут она начинает выходить из себя: «Ну и сколько вы здесь будете сидеть?» — «До конца рабочего дня». Посидели ещё немного. Наконец она не выдержала: «Ну, знаете! Мне надо уйти, а я не имею права оставить вас здесь одного».

Это была полная ерунда — насчёт «оставить одного». Виктор Шалвович много раз уже работал в одиночестве, и вообще в выходные дни сотрудники дежурили там по одному. Он наотрез отказался уйти раньше времени.

И тут нервы её не выдержали. «Я вам приказываю!» — заорала она. Кричала, всё больше распаляясь и срываясь на визг, потом вывернула электрические пробки, чтобы обесточить музей, и, стоя уже в открытых дверях, продолжала орать. Но нашла, как говорится, коса на камень: обычным своим тихим голосом Виктор Шалвович повторял, что никуда не уйдёт до конца рабочего дня. И тогда она попыталась просто вытолкать его из квартиры.

Его реакция была молниеносной. Он размахнулся и ударил её по лицу. Она закричала ещё истошней и стала спускаться по лестнице, плача и изрыгая проклятия.

На следующий день он поехал в головную организацию и написал заявление об уходе.

Не знаю, следует ли из этого эпизода, что Виктор Шалвович был психически нездоровым человеком, но я попытался представить себе, как в этой ситуации повёл бы себя его старший брат. Проанализировав воспоминания разных людей о нём, я не смог представить себе другого развития событий.

Но на этом история не закончилась. Директор музея (всех его филиалов) очень хорошо относилась к Виктору, она была счастлива, что он там работает. Да и как могло быть иначе? Она сама жила жизнью музея, и Виктор, который ничего не умел делать плохо, стал для неё находкой. Особенно в сравнении: работать в музей приходили в основном пенсионеры, — ну и какой работы могла она ожидать от них?

Директор музея уговорила Виктора Шалвовича остаться и заставила виновницу инцидента извиниться перед ним. Он проработал ещё несколько дней. Теперь его непосредственная начальница была с ним сама любезность и всячески старалась ему угодить. Но это вызывало в нём ещё большую неприязнь и раздражение. В телефонном разговоре с Майей он жаловался: «Я не могу видеть её, даже в другой комнате сидеть не могу — слышу, что она там, знаю, что она там, и не могу». Майя была в ужасе от всего произошедшего и в особенности от его поступка: «Как ты мог ударить женщину?!»

Он отработал ещё два или три дежурства и 26 апреля 2002 года ушёл. Это было последнее место работы Виктора Окуджава.

А на Майю он обиделся.

— Он обиделся, что я его не поддержала. Я должна была как-то действовать, например, уйти сама. А я, наоборот, вместо сочувствия была очень зла на него.

Майя была самым преданным другом Виктора на протяжении сорока лет. Она многое ему прощала, не раз бывали у них размолвки и длинные периоды необщения, но всегда прекращал отношения он сам. А на сей раз это сделала Майя. Все выяснения отношений были сделаны по телефону, им не пришлось встречаться.

— Он привык, что я иду первая навстречу, — вспоминает она, — а тут я не пошла.

Такое было ещё лишь однажды. Очень давно случилась одна история, после которой она сама перестала с ним разговаривать. Как-то, когда они работали вместе в ИАТе, к ней зашла подруга. Виктор не любил эту женщину, и Майя об этом знала. Чтобы не мешать ему работать, они уединились за Майиным столом и говорили очень тихо, шёпотом, обсуждая какие-то свои женские дела. Но, видно, они всё-таки мешали ему, потому что в какой-то момент он вдруг повёл себя абсолютно неадекватно — вскочил и истерично закричал: «Да прекратите вы шипеть или нет?!..» Совершенно выйдя из себя, он орал на Майину гостью: «Вон отсюда! Я тебя вышвырну, если ты не уйдёшь!».

Майя Генриховна и сегодня с ужасом вспоминает этот случай:

— Он вёл себя безобразно. Я на него страшно обиделась. И после этого перестала на него даже смотреть, просто не могла.

А я слушал её рассказ и ловил себя на каком-то дежавю. Я уже слышал этот рассказ несколько лет назад. Ну да, конечно, это мне рассказывала старая учительница Вера Яковлевна Кузина. Только в её рассказе действие происходило лет за тридцать до описываемого Майей эпизода. Это было на педсовете в Шамординской школе. И вот там, на педсовете, Кузина сидела рядышком с завучем Клавдией Ивановной, и они тоже о чём-то шушукались, чем вызвали точно такую же реакцию со стороны Окуджава… Только тогда это был не Виктор, а Булат!

Может, у них это, действительно, семейное было?

После этого случая Майя с Виктором продолжали работать вместе, не общаясь. Однажды она приехала на работу чуть пораньше. В комнате был один Виктор. Обычно она, входя, говорила «здравствуйте», ни к кому конкретно не обращаясь. Теперь же он был один. Проходя к своему столу, она, по обыкновению не глядя на него, сказала тихо: «Здравствуй, Витя». И вдруг он взорвался: «Ты что, не понимаешь, что надо прекратить эти здорованья вежливые?! Я не хочу с тобой здороваться, я не хочу желать тебе здоровья!»

Она на это только и ответила: «Ну ладно, Витя, я постараюсь». Так они и здороваться перестали. А потом он уволился. Тогда-то и был перерыв в их отношениях на несколько лет.

Но потом он позвонил сам. «Витя, я так рада тебя слышать!» — откликнулась она. И они стали видеться, разговаривать, и встречи эти были в радость обоим. О прошлых обидах не вспоминали. А потом и работать стали вместе, как когда-то.

…И вот теперь, после нового конфликта, всё кончилось — и работа, и общение.

Больше Майя с Виктором никогда не виделись.

А чуть позже, в конце лета, он и с Еленой Стоцкой окончательно разорвал отношения. В то лето семья Лены, как обычно, уехала отдыхать, она одна оставалась в доме. Виктору выделили комнату, и он всё лето жил у них. А накануне возвращения отпускников что-то такое она сказала, и он ушёл. Ушёл в страшном гневе, в бешенстве просто: «Ни в коем случае больше не звони, я тебя не хочу видеть».

Мы общались с Виктором Шалвовичем нечасто, время от времени, и в этой нерегулярности был повинен, конечно, я. А потом я, совершенно по-свински, вообще надолго пропал, увлёкшись другими занятиями. Пока собрался позвонить, прошло уже несколько месяцев, и звонить было страшно, как в первый раз. Ещё потянул некоторое время, собираясь с силами, и наконец решился. Ну, и на что же я рассчитывал? Конечно, Виктор Шалвович встречаться со мной не захотел и вообще сказал, что между нами всё кончено. Ответ был ожидаем, но я не мог смириться с тем, что это конец. В отчаянии написал ему пространное письмо, в котором довольно убедительно изложил какие-то обстоятельства, не позволявшие мне позвонить, — сейчас даже не помню, какие. Моё отчаянное письмо, видимо, произвело должное действие, и наши встречи возобновились.