Вячеслав Элеш - Записки подпольщика

Войска интервентов, вооруженные по-походному, наблюдали за развитием дальнейших событий, но не вмешивались.

Рано утром 31 января 1920 г. новое правительство объявило о принятии всей полноты власти и наименовало себя Временным правительством земской управы.

Одновременно правительство опубликовало декларацию о ближайших своих задачах: 1) освобождение политзаключенных; 2) ликвидация остатков колчаковской власти; 3) восстановление политических и гражданских свобод; 4) установление общественного контроля над торговлей и промышленностью; 5) организация снабжения и товарообмена; 6) нормирование зарплаты, установление тарифных комиссий с участием рабочих; 7) восстановление земельных комитетов; 8) принятие мер к прекращению интервенции.

Опубликованная программа была подчеркнуто умеренной. В ней не было даже намека на советизацию края, однако японских интервентов эта декларация не удовлетворила. Не устраивало их и само правительство земской управы, пусть даже возглавляемое правым эсером Медведевым. Они зловеще молчали.

Молчали и американские интервенты.

Упоенные первыми успехами, многие забыли о главных врагах революции — интервентах, о том, что с захватом власти революционный пролетариат еще не стал сильнее своих врагов. А он, этот враг, вооруженный до зубов, буквально стоял у каждого за спиной.

Уточняем: учитывая нарастающую революционную ситуацию и имея в виду значительные военные силы интервентов, которые не допустили бы советизации области, еще в начале января 1920 года Приморская партийная конференция приняла решение: партия, оставаясь верной принципам организации Советской власти, считает, что при создавшихся в крае международных условиях невозможно немедленное восстановление власти Советов рабочих и крестьянских депутатов, поэтому она высказывается за поддержку областной земской управы при условии проведения ею политики скорейшей ликвидации интервенций на Дальнем Востоке и осуществления объединения с Советской Россией...

Все военные силы должны находиться под влиянием исключительно Коммунистической партии.

Многие не понимали этого.

Это непонимание происходящих политических событий выявилось и на митинге в Народном доме в тот же вечер 31 января. На нем с обширным докладом выступил П.М. Никифоров. Простыми словами он рассказал о Советской России, об успехах Красной Армии, дал оценку положения на Дальнем Востоке, объяснил причину образования Временного правительства земской управы. Зал был переполнен. Народ слушал П.М. Никифорова с большим вниманием. Указав в заключение, что партия коммунистов будет всемерно поддерживать правительство земской управы, Никифоров закончил доклад словами:

— Коммунисты в правительстве участвовать не будут. Но в экономических органах и в руководстве военным делом мы примем самое активное участие.

Народ ожидал не этого и расходился с митинга с раздвоенными чувствами: он, конечно, был рад, что свергнут ненавистный колчаковский режим, но огорчен тем, что не будет Советской власти. Выходили из Народного дома группами, продолжая дискуссии на улице.

Чего греха таить, и я испытывал чувство неудовлетворенности.

— Скверно то, — говорил я, — что в правительстве сидят представители тех же партий, которые в 1918 году предали рабочих и крестьян.

— Вот именно, — подтвердил мои слова один из спутников, — веры к ним нет!

Так думали многие, расходясь с этого первого легального митинга, продолжая лелеять заветную мечту о Советской власти.

В это время я продолжал работать таможенным экспедитором в Центросоюзе, а по совместительству в Закупсбыте и Московском Народном банке. Поэтому мой рабочий день был уплотнен до предела. Приходилось и вечерами много работать в профсоюзной организации.

После 31 января, когда открылась легальная возможность деятельности, широко развернулась партийно-общественная работа. Большой коллектив Центросоюза работал воодушевленно, с большой охотой. Выросла группа сочувствующих. Сюда, кроме ранее бывших в группе Горсткина, Писковитина и Рябова, вошли Некрасов, Часовитин, Третьяков, Копылов, Першаков и другие. Наша партячейка стала весьма заметной силой в политической жизни коллектива работников Центросоюза. Секретарем был вновь избран Лагутин.

В легальной обстановке шла большая общественно-массовая работа во всех других учреждениях и организациях города. В группы сочувствующих большевикам и в профсоюзы вливались лучшие кадровые рабочие и трудовая интеллигенция. Все это очень радовало.

Город внешне изменился. Не стало видно военных с золотыми погонами: их как ветром сдуло. Заметно увеличилось число людей, одетых в новые военные формы лимитрофных республик (Польши, Латвии и других). Меньше стало фланирующих щеголей — постоянных завсегдатаев кафе и ресторанов: многие из них предпочли харбинские и шанхайские улицы. Двери магазинов и лавок были, как и прежде, гостеприимно открыты.

Чиновничья прослойка готова была всячески саботировать любые мероприятия новой власти. Это особенно чувствовалось в среде таможенников, где я часто бывал по делам службы. Они еще на что-то надеялись. Представителей промышленности, мелкой и крупной торговли, за исключением немногочисленных, вполне устраивали буржуазно-демократические порядки. Эта основная часть буржуазии только одного хотела — чтобы новая власть осталась «розовой».

От чопорности города не осталось и следа. Он стал народным. Улицы наполнились солдатами и партизанами в стеганых брюках, фуфайках или полушубках, подпоясанных солдатскими ремнями.

Материальное положение трудящихся не изменилось. Оно было, как и прежде, тяжелое, но народ сразу почувствовал моральное удовлетворение.

На первичных собраниях коммунистов вопрос о переходе власти к Советам не ставился. Хотя рабочим и многим коммунистам не нравилось то, что во главе правительства эсер, но они мирились с этим, вполне доверяясь руководству партии. Более непримиримыми в вопросе о власти были большинство партизан и некоторые товарищи из партийного актива.

Вопрос о форме власти, как уже известно, возник сразу же после гайдовского выступления, когда стало ясно, что белогвардейский режим, даже под защитой интервентов, приходит к своему неизбежному концу, разваливается. Но, учитывая наличие в Приморье неблагоприятной обстановки, присутствие войск интервентов, январская партийная конференция решила временно передать власть Приморской земской управе.

Обстановка не изменилась. И японцы, и американцы, эти два сильных хищника империализма, одинаково питавшие звериную ненависть к Советской власти и большевикам, выжидали и упорно молчали...