Вячеслав Элеш - Записки подпольщика

Надо оказать, что там же, в Модягоу, на той же улице, почти рядом с Представительством, был другой такой же особняк, в подвале которого был склад мануфактуры. Там я получал как-то партию купленной нами сарпинки. Я учел это обстоятельство и кричал в присутствии полицейских на уборщицу, что нельзя оскорблять человека только за то, что он по ошибке попал в чужое помещение. Документы торгового агента у меня были в порядке. Поэтому проверка их офицером только подтвердила недоразумение.

Не обращая внимания на полицейских и продолжая громко пререкаться с уборщицей, я вышел из подвала, прошел сквозь полицейскую цепь и оказался за воротами. Не оглядываясь, направился к мануфактурному складу и, лишь когда подошел к нему, обернулся. К удивлению, никакого «хвоста» за мной не было. Облаву сняли в тот же день, и документ был доставлен Э. Озорнину.

В начале апреля 1922 года я получил от облревкома из Владивостока следующую телеграмму:

«Харбин Центросоюз Михайлову немедленно приезжай Павел»

Я поспешил закончить дела, не терпящие отлагательства. Тут неожиданно заявился ко мне хорошо знакомый мне по Владивостоку техник-строитель Калмыков Михаил Александрович. Это был довольно странный для своего времени молодой человек, лет 25. Прежде всего, он имел какое-то особое уважение к людям «положительным», таким, к примеру, кто строил дом в городе или дачу за городом. Он любил театр, одевался чисто и весьма строго следил за своим единственным костюмом. Для этого не жалел трудов, щетки и бензина.

С правильными чертами лица, хорошо сложенный, он производил приятное впечатление. Любил он рассуждать на любые темы, кроме политики. Здесь он был полный профан. Жизнь вокруг него буквально бурлила, а он ко всему был совершенно безразличен. Был он знаком с эсерами, но эсерам не стал, имел знакомых среди белого офицерства, но не разделял безыдейных взглядов белых; близко был знаком со мною, но был очень далек от большевизма. Но была у него одна бесспорно хорошая черта: был честен, не способен на подлость.

— Каким образом в Харбине? — спрашиваю его, не скрывая своего крайнего удивления.

— Убежал от меркуловской мобилизации, — ответил он, улыбаясь. И тут же добавил: — Устрой мне поездку в ДВР.

В тот же день мы поехали к особоуполномоченному ДВР в Харбине, Эсперу Озорнину, где Калмыков получил паспорт Дальневосточной республики, а я снабдил его деньгами.

Паспорта Калмыкова (русский и китайский), а также все его справки, удостоверения и рекомендации с прежних мест работ я попросил дать мне. Надо сказать, что все личные документы Калмыкова представляли ценную находку для подпольщика. Это были подлинные документы, выданные Калмыкову разными уральскими предприятиями, в частности Лысьвенским заводом, где он, очевидно, ранее работал.

Я простился с Калмыковым, сердечно пожелав ему благополучной дороги.

Обстановка во Владивостоке мне была ясна. Я знал, что перспектива попасть там в лапы охранки мне грозила всюду. Не мешало бы документы Калмыкова подкрепить более солидным документом. Я часто встречался тогда с представителями Русско-Азиатской компании. В этой компании ничего русского, конечно, не было. Это была, без подделки, типично немецкая фирма. Переводчиком у них работал некто Хорошев, Иосиф Маркович, настоящий харбинец. Решил использовать его и, в пределах допустимой откровенности, рассказал ему, что мне предстоит поездка во Владивосток.

— Вы, конечно, понимаете, — добавил я, — как там легко попасть в руки меркуловской охранки.

— Да, вести оттуда дурные, — сдержанно подтвердил он.

— Вот это то меня и смущает, — говорю я, — а ехать надо...

Я помолчал некоторое время, не совсем уверенный в правильности избранного мною пути и опасаясь предательства с его стороны. Но в конце концов что-то подсказало мне, что этот человек не свяжется с охранкой, и я решился.

— У вас во Владивостоке, на Суйфунской улице, имеется отделение. Устройте мне удостоверение на имя Калмыкова о том, что ваша компания меня командирует во Владивосток. И я тогда буду в безопасности...

Хорошев смотрел на меня и молчал. Значит отказ, думал я. Но он, сверх всякого ожидания, после небольшой паузы говорит:

— Я понял. Устрою. Для этого не нужно будет подлинных подписей. Но бланк будет фирменный, а печать настоящая. Документ будет что надо.

Хорошев исполнил обещание. Я получил хороший документ и превратился в служащего иностранной фирмы.

На следующее утро я с женой выехал экспрессом, заняв купе в международном вагоне, как настоящая персона. Но на душе было невесело. Казалось, что все шло гладко, и одет я был настолько хорошо, что меня никак нельзя было принять за большевика: шелковая сорочка с галстуком бабочкой, серый, сшитый по английской моде костюм, черное демисезонное пальто и серая шляпа, желтые ботинки, шелковые носки, кольцо с бриллиантом, в руке тросточка. Чем не коммерсант?

До Владивостока я доехал благополучно. И вот, через явку, которую тогда представлял член Ревкома партии Александр Слинкин, к ночи я попал к уполномоченному Дальбюро ЦК РКП (б) Павлу Никитенко-Телешову. Никитенко вызвал меня для разрешения ряда вопросов и установления лучшего контакта через меня с Дальбюро. Вопросы мы быстро разрешили. Было решено, что я выезжаю обратно с нашим поездом, то есть с поездом, где есть преданные нам проводники и кондукторы. Одним из таких проводников в международном вагоне, как уже известно, был Еремеев.

На предварительном совещании с товарищем Еремеевым и его друзьями мы условились, что я сяду на станции Первая Речка в международный вагон, а затем перейду в багажный. Предполагалось, что в багажном я проеду опасный участок Владивосток — Пограничная. Но случилось так, что багажный вагон оказался неисправным, и поезд отправился без него. Пока мы сидели у проводника и рассуждали, как быть дальше, передо мной появился военный контроль. Офицер потребовал документы. А с документами было плохо. Полагая, что Пограничную я проеду в багажном вагоне, а документы Калмыкова, кроме китайского паспорта, мне не понадобятся, я оставил их у Никитенко. Опять ошибка. Я мог предъявить теперь только китайский паспорт. Ревизор поезда что-то шепнул офицеру, и на станции Седанка меня высадили, а к 5 часам вечера доставили в контрразведку (Полтавская, 3).

Огромных усилий мне стоило держаться спокойно. Я твердил себе: «Только не подавать вида, что волнуюсь». Такое состояние продолжалось до тех пор, пока я не попал в арестное помещение. Но когда я увидел здесь товарища Порхайло и нашего шофера Исупова, сразу вернулось спокойствие. Исупов предупреждающе приложил палец к губам: надо быть осторожным.