Наталия Алеева - Дары Господа. Проза XXI века

– Кстати, один из них, внук великого учёного, спрашивал меня о тебе и хотел бы с тобой поговорить. Только, папа, он очень занятой человек и на бытовые разговоры у него нет времени. Он бы с радостью приехал к тебе, если бы, пообщавшись с ним, ты захотел исповедаться и причаститься. Ты знаешь, что такое причащаться?

– Конечно, знаю. Что ж, я не русский человек, что ли? Я помню, как в детстве мы с бабушкой ходили по праздникам в церковь и даже там причащались. А, знаешь, я бы хотел встретиться с этим священником, почему нет? Попроси его приехать ко мне…

Оказалось, что отец Иван сможет приехать на дачу только через четыре дня. Накануне вечером мы созвонились, и я услышала:

– Мы обязательно завтра поедем, только надо найти на чём, у меня украли машину.

– Как?

– Поехал заправляться перед поездкой, вставил в бак «пистолет», а когда пошёл платить деньги, какие-то ребята прыгнули в машину и укатили… У меня в руках осталась только крышка от бачка.

– Отец Иван, это наша вина!.. Разве можно упустить такую душу!..

Он засмеялся и сказал, что всё равно завтра едем:

– Найдём, кто нас отвезёт…

На следующее утро, ещё в предрассветных сумерках, мы вошли в родительский дом. Мама рассказала, что все эти дни, отец, просыпаясь утром, спрашивал:

– Они сегодня приедут?

И потом мог не раз терять сознание и обо всём забывать, но на следующее утро снова ясно задавал всё тот же вопрос.

…Когда священник уходил, папа попросил дать ему какую-нибудь книгу (о. Иван оставил ему прозу Ивана Шмелёва) и повесить перед глазами маленькую икону Божией Матери.

– Видите ли, в детстве я рос без матери, считал, что она меня бросила (так мне сказали взрослые, а её призвали медсестрой на фронт Первой Мировой войны), и потому не хотел даже видеть её фотографии. А теперь вот, на излёте, буду лежать и смотреть на Лик Матери Бога и мысленно беседовать с Ней – Матерью, занятно!..

Жизненные испытания – тайна человеческого пути, и судьба отца была многотрудной. Родился он за пять лет до революции. Его дед-латыш к тому времени был выслан из Латвии «за пособничество революционерам». Семья поселилась на Волге, и ещё недавно, проплывая на пароходе эти места, я услышала от экскурсовода, словно для меня сказанные слова: «На этом берегу реки вы видите остатки брёвен большого дома. Это бывшее имение одного латыша, высланного ещё до революции в Россию». Обустроившись на новом месте, человек этот, по имени Клов Озолинг, не отказывал в помощи никому. Но, несмотря на образцовое хозяйство, слыл среди местных жителей, как человек «слабый умом», ибо вместо того, чтобы сажать в годы разрух на своей земле картошку, посадил берёзы. Сельчане допытывались: «Зачем?», а он давал «невразумительный» ответ: «Здесь Волга поворачивает, и когда пароход выйдет из-за поворота, откроется красивый вид на высокий берег с берёзовой рощей».

Отец родился в Ялте. Его родитель был талантливым мастером фотографии и имел на Чёрноморском берегу фотомастерскую – модное в те времена заведение. Так случилось, что под материнской опекой ему суждено было провести лишь первые годы. Мальчику не было ещё и четырёх лет, когда они остались вдвоём с отцом, который зарабатывал деньги, но, будучи импозантным мужчиной, не отказывал себе и в житейских радостях. С этого времени его сын был больше предоставлен самому себе. Невостребованную же любовь своего сердца он направил на то, чтобы без спортивных дорожек и снарядов стать олимпийцем во всем, за что бы ни брался.

«Волны меня треплют, но я не утону» – начертано на гербе Парижа. Такое же начертание могло бы предварить жизнь отца.

Ему ничего не давалось как манна. Но спасал принцип: то, чем занимаешься, делать, как можно лучше. Поэтому, если он плавал, то как рыба. Если рисовал, то ему прочили будущность живописца. Словом, мог заворожить любую компанию.

Всё, что читал, понимал и помнил. А на балалайке играл так, что ни одна свадьба в округе не обходилась без него.

Он плёл корзины из лозы, столярничал, точил сапоги, клал печи и из подручного мог приготовить вкуснейшую еду. Последнее умение особенно было оценено однополчанами на войне, куда он ушёл добровольцем. Лишь только объявлялся привал, отец принимался за кулинарное «колдовство». И из нехитрого пайка, приправленного найденными тут же травами и корешками, у него получались необыкновенные блюда. И солдаты, наскоро обустроив землянки, сходились к огню его костра на скромный пир.

А в тыл от него летели военные треугольники и письма со стихами.

Когда не было под рукой бумаги, он писал на бересте:

Все свои умения он не забыл и потом, когда посвятил себя поэзии. Но жизнь его по-прежнему испытывала, и канва её была похожа на один из военных эпизодов солдатской службы.

Как-то ему поручили доставить донесение в соседнюю часть. Он с конвертом за пазухой и выученным паролем отправился на задание. Пройдя благополучно часть пути, вышел на опушку. Чтобы снова углубиться в лес, ему надо было миновать большое поле. Когда треть открытого пространства уже была позади, он услышал гул в небе и по звуку понял, что это «МЕССЕРШМИТТ». Немец заметил его и, пройдя на бреющем полёте, попытался расстрелять. Отец говорил, что лётчик летел так низко, что он видел его рыжие волосы и лицо в канапушках. Самое трудное было удержаться, чтобы не броситься на землю, а, замерев, стоять.

«Если бы поддался слабости, то он бы меня угрохал, потому что, когда стрелял, вся земля вокруг била фонтанами. – добавлял он. – Первый раз пролетел, и снова заходит на круг, разворачивается, а я бегу ему навстречу. Он – снова на меня. Я – опять замираю, и только пролетит, снова бегу. Так три раза он заходил. И каждый раз я видел его белые зубы в улыбке. Возвращался, пока я не достиг леса. Ну, там уж я был спасён! Кстати, хорошая тема, о ней ещё не написал: асс-лётчик, передовая немецкая техника – против одного русского солдата в поле, и ничего они сделать не могут с гвардии рядовым…»

С войны отец принёс дневники, листки со стихами, написанными в часы затишья, а из вещей у него были с собой кружка, ложка да нож. Он не принял «закона» победителя – тащить чужое, хотя и приходилось задерживаться в брошенных хозяевами домах уже за пределами нашего Отечества. Право быть неправым он отвергал.