Наталия Алеева - Дары Господа. Проза XXI века

Быт его мирной жизни всегда был не налажен, но он привык обретать почву под ногами в деле, которым занимался, будь то работа проходчика метро, куда он в тридцатых годах пошёл по комсомольской путёвке, или довоенная работа на оборонном заводе, где собирали самолёты.

В те годы по вечерам он ходил в Литинститут и после занятий, вручив сторожу шкалик с закуской от «Елисеева», засыпал на кожаном диване директорского кабинета – ему некуда было идти в этом большом городе, где он работал, учился и писал стихи.

После войны он, наконец, решился прийти к девушке, с которой, больше по письмам, был знаком семь лет. Когда они встретились, то открыли континент взаимной Любви.

Своей единственной на всю жизнь жене он посвятил сто одиннадцать стихотворений, лирические поэмы и миниатюры, которые дарил за столом, на прогулке или записывал в дневнике, если в тот час её не было рядом.

Для неё же он стал главным ребёнком, которому она посвятила жизнь без раболепства и упрёков – так, как могут поступать только ангелы и мудрецы.

Недаром есть такая аксиома: «устраивая своё сердце, устраиваешь мир», и друзьям было отрадно в кругу их счастья.

Они расстались на земле только через полвека. Ненадолго, чтобы вскоре быть снова вместе —уже навсегда…

Литературный институт для отца был особым местом. Здесь он встретил учителей, которых до конца жизни чтил как небожителей. Этот институт для него был и оставался храмом, где он потом уже сам «священнодействовал», руководя поэтическими семинарами.

Его вера в построение рая на 1/6 Земли была неколебима. И он служил этой идее.

— Настоящие вещи, — наставлял он своих семинаристов, — начинаются с преодоления самого себя и с огромной мобилизованности. Правда не терпит неправды, и только с этим чувством надо идти вперёд и брать новые высоты. И писать надо тонко, словно в руках у тебя – гусиное перо, о чём бы ты ни говорил.

В Литинституте он выпестовал сотни учеников. Всех помнил и ревностно защищал. За годы учёбы они нередко собирались у него дома или на даче. И, обсуждая стихи у костра, отец часами беседовал с ними обо всём на свете. Он утверждал, что человек должен быть устойчив, только тогда он сможет помочь и себе, и другим; что в сущность цели всегда входит и путь, поэтому в настоящем для каждого есть только три «кита» – служение, долг и верность. По-военному: «жизнь – Отечеству, честь – никому». Студенты его слушали и признавали потом, что эти часы были золотыми крупицами в их жизни. Но трагедия государственного атеизма была также и личной трагедией их учителя, потому главной темы – поиска и верности Богу он никогда не касался…

Через три дня после встречи с отцом Иваном папа во сне умер. Но теперь мы могли проводить его не в зале Центрального Дома Литераторов, а по-христианскому обычаю, в Церкви.

В храме во имя небесного покровителя отца святого Сергия Радонежского собралось немало народа, и когда началась служба, часть людей, не зная, что делать, прибилась поближе к стенам. Тихо спрашивали: «Почему его привезли сюда? Что, это было его желание?» Но когда в руках возгорелись свечи, и безмолвными голосами огней вознеслась молитва, всё умиротворилось.

Лицо отца было благодарно спокойно. Телесные недуги и боль, наконец, рассыпались и выпустили его душу. И, обновлённая, она была где-то рядом, мудрее каждого из нас и всех вместе взятых, ибо перешла уже по другую сторону бытия. Можно было думать, что теперь она переполнена Любовью, Утешением и Светом.

«Вечная память» возглашал священник, «вечная память» вторил ему хор… И вдруг стало понятно, что «память вечная» – это не людская память, а та сила, которая, охраняя всё прекрасное, что есть в душе, уносит её в Вечность…

В одной из книг об истории этого монастыря написано: «Шли охотники по руслу высохшего ручья и услыхали пение. Казалось, что звуки исходят из-под земли. Когда растащили валежник, нашли ход, откуда и слышались неземные голоса. Люди осторожно спустились вниз, и перед ними открылось несколько подземелий. На своде первого были письмена: „Богом зданные пещеры“, то есть пещеры те создавались не людьми, а Самим Богом. Начертание это цело и поныне, и сколько бы лихих людей не пыталось его стереть, буквы снова проступали, и каждый благоразумный человек почитал эту надпись Чудом».

Более пяти веков назад поселились здесь первые отшельники. Уйдя от мира, они молитвенно общались с Богом и кормились трудами своих рук. Так началась жизнь Благовещенского монастыря. И монастырь этот никогда не закрывался: ни в годы нашествия иноплеменников, ни во времена внутренних смут и террора. Стоит он и поныне. Здравствующая братия по-прежнему исправно служит Богу и ведёт монастырское хозяйство. А те, кто почил за эти века, покоятся в дальних пещерах. Их тела остаются нетленными в гробах…

Шла Вторая Мировая война. Одна из воинских частей попала в глухое окружение. Измученные солдаты еле держались на ногах. Тогда командир, собрав всех, сказал:

– Мы не можем прорваться сквозь вражеское кольцо с боями, потому что у нас нет боеприпасов. Мы не можем оставаться здесь, потому что у нас нет больше еды…

Он умолк, и ему показалось, что настало утро того дня, когда может не прийти вечер. Это настроение сразу передалось солдатам, и поэтому самый молодой, семнадцатилетний мальчик, повалился на траву и заплакал. Вчера он был легко ранен и теперь жалел, что его не убило – тогда всё уже было бы позади…

– Послушайте, – продолжил командир, – остаётся одно: в детстве я слышал, как молилась перед иконой моя мать. Я помню эти слова. Давайте, кто хочет, помолимся Богу и, рассеявшись, в одиночку попытаемся выйти из окружения. Кто прорвётся, встретимся в условленном месте…