Игорь Гагин - Мне приснилось детство

Вот так и наша жизнь. Где-то до двадцати пяти она движется, будто в горку. Дни длинные, год, что целая жизнь – неимоверная масса событий. Молодой человек, словно губка, впитывает информацию, учится в школе, и всё думает, но когда же я стану взрослым. Потом он приобретает знания в высшем или специализированном учебном заведении, выходит во взрослую самостоятельную жизнь, и …как с горки: «Йуху-у-у!» Понеслись будни, мелькают месяцы, пролетают годы. А вот и пенсия. Незаметно как-то! Дальше медленно, как будто санки уже не с горки, а по инерции катятся. И неожиданно остановка. Приехали!!!

Таким образом, получается, что настоящие полжизни – это не календарные 35 (у кого больше, у кого меньше), а 22-25 (опять же у кого как). Само собой, по восприятию. Календарный возраст и возраст физический могут не совпадать. Сперва, лет 25, подъем, потом спуск, а это как раз, всё остальное. И пусть это всё остальное в три раза больше, но по восприятию получится одинаково. Поэтому и можно сказать, что половина жизни – это тот момент, когда начинается спуск, как с горы. Я, например, отучившись в школе, в техникуме, отслужив в армии, поступил в университет только в 22 года, окончив его в 27. То есть, моё «йуху-у-у» началось несколько позже, но ведь потом понеслось, как будто сел на санки, или встал на лыжи и…

Дневники закончились с момента начала трудовой деятельности. Всё совпадает. Времени уже не хватало на записи. В литературный я не поступал, писателем не стал (если не считать многочисленные статьи и две монографии по отечественной истории). Всю жизнь преподавал в высших учебных заведениях. И, в общем-то, ни о чем не жалею.

Сергей Есенин, осознав в возрасте 27-ми, что жизнь-то, по сути, уже проскочила, писал:

…Я теперь скупее стал в желаньях,

Жизнь моя? Иль ты приснилась мне?

Словно я весенней гулкой ранью,

Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны

Тихо льется с клёнов листьев медь…

Будь же ты вовек благословенно

Что пришлось процвесть и умереть.

А жить ему оставалось еще 3 года.

Наверное, человек всегда чувствует приближение неотвратимого завершения жизни. Или в желаниях становится скупее, или замечает, что как-то стало не так, как было во времена его прекрасной (непременно, прекрасной!) молодости. Но всегда восприятие обостряется, и он действительно интуитивно, может еще как-то, но именно чувствует.

Я еще не чувствую, но хочется оставить на память дочке, внукам, будущим правнукам память о моём детстве и отрочестве. Поделиться знаниями о наших корнях, уберечь от ошибок и просто еще раз вспомнить уникальные, светлые годы, когда ты тащишь в горку санки, чтобы вихрем прокатиться по жизни, зная, что впереди еще самое лучшее и интересное.

Мне шесть лет. Лето. Мы едем в деревню к бабушке, папиной маме, Анастасии Сергеевне. Я её еще никогда не видел, как-то не получалось из-за отдаленного проживания: то Урал, то Западная Украина. Вру, видел! Когда мне было три года, мы приезжали в Летово с Урала, и меня, по настоянию бабушки, крестили в Летовской Косьмодемьяновской церкви. Причем крестными моими стали папин родной брат Николай и их двоюродная сестра, Нина, которой тогда было 15 лет. Нина – дочка дяди Володи, бабушкиного брата, следовательно, моя тётя. Получается, что не запомнил я первую встречу с бабушкой по малолетству. Не помнил, естественно, и как меня крестили. Только по рассказам мог восстановить эту картинку.

А картинка довольно занятная. Настоятель церкви, отец Глеб, поднимает меня на руки, чтобы окунуть в купель. Трудно вообразить, какие мысли могли пронестись в моей кудрявой голове, но голым задом в тазик, под названием купель, наполненный водой, видимо, не хотелось. Батюшка носил длинную и густую бороду, как и положено православному священнику. Вот за неё-то я, по рассказам бабули, и ухватился со всех своих детских силенок. Надо заметить, не орал. Он меня к воде, но отцепить не может. Так и пришлось батюшке кланяться самому при моём троекратном окунании. «Бедовый, малый, вырастит!», – сказал напоследок. Так ли это было на самом деле, не знаю, только не думаю, что Анастасия Сергеевна стала бы что-то приукрашивать.

Жительствовала моя бабушка и папина мама в деревне Шишкино Рыбновского района Рязанской области. Точнее, начинала жительствовать. Она продала дом в Летово, где родился и вырос мой отец с братьями, и переехала поближе к своим родным братьям: Владимиру, Василию и Александру, которые являлись уроженцами Шишкина и прожили здесь всю жизнь. Шишкино – это была и бабушкина Родина, она здесь родилась, выросла, но была выдана замуж за Александра Гагина и, как полагается, переехала к нему в соседнее поселение.

Летово располагается всего-то в двух километрах от Шишкино, но разница существенная, потому что Летово – это село на берегу великолепного пруда, а Шишкино – деревня при колодце. Как отец рассказывал, их дом в Летове стоял буквально на берегу этого самого живописного водоёма, так что можно было выходить из дома прямо в плавках и идти купаться.

Мимо Шишкино, от станции «Рыбное» на Константиново (родина великого русского поэта Сергея Александровича Есенина), проходила грунтовая дорога. Её «асфальтизация» в то время находилась в проектной стадии. Я дорогу застал еще «грунтовкой», как раз в тот самый приезд, о котором идет речь. Сегодня дорога от города Рыбное до села Константиново – это великолепное асфальтное шоссе, поддерживаемое в идеальном состоянии в силу посещаемости родины великого поэта многочисленными паломниками.

Домик бабуля приобрела самый, что ни на есть, захолустный, но зато рядом с братом Владимиром Сергеевичем, который обещал, что на этом месте будет отстроено нормальное жильё. Стройка уже началась и продвигалась полным ходом. Дом строили из шлакоблока. Денег видно не хватало, поэтому экономили на материале, почему кровля получилась куцая, и вода после дождей капала чуть ли не на стены из-за практического отсутствия карниза. Но это будет позже, не в тот, практически, первый в моём восприятии, приезд к бабушке.

Голутвинская 2 2 Прямой электрички от Москвы до Рязани тогда не было. От столицы добирались до Коломны, а оттуда, со станции Голутвин, что была названа по находящемуся неподалеку древнему Голутвинскому монастырю, отправлялась электричка на Рязань. электричка доставила нас в Рыбное поздно вечером. Смеркалось, шел нудный дождь. Долго ждали попутку, но в нашу сторону так никто и не собрался. Пошли пешком. Батя связал два чемодана, перекинул через плечо так, что один оказался на спине, другой – на груди. Посадил меня на загривок, и мы пошли. Мамка тащила сумку. Пройти надо было всего-то 8 километров. «Всего-то» – это так папа говорил, поэтому мне представлялось, что за ближайшим поворотом – им же сказанное «уже пришли». Когда переправились по мосту через речку Вожу, стало совсем темно. Я сидел, вцепившись в отцовскую шевелюру, поливаемый сверху дождем. Отец то и дело оскальзывался в грязи, чертыхался, мама ойкала где-то сзади.