Игорь Гагин - Мне приснилось детство

Тогда всего этого я не знал, и знать не мог и в бабушкины рассказы особо не верил. В моём восприятии, причём очень долго, помещики были исключительно мироедами, а после революции началась новая, счастливая жизнь. Так нас учили.

Иногда по вечерам, когда бабуля отсутствовала по церковным делам, я как привязанный, мотался за Лидой. Ей, скрепя сердце, приходилось брать меня с собой. Она дружила с соседским мальчиком Толькой Князевым. Толька был старше Лиды на год и, по всей видимости, между ними было нечто большее, чем просто побродить на «задах» 3 3 «Задами» называлась территория за огородами, где обычно палили по ночам костры, и тусовалась деревенская молодежь. Здесь устраивали всевозможные игры, которые мне безумно нравились. Например, в «платочек». Мальчишки и девчонки становились в круг, кто-то бегал за их спинами, стараясь незаметно подбросить кому-нибудь платок. Поэтому все неустанно вертелись, поглядывая себе сзади под ноги. Зазевался, тебя «засалили», успел увидеть, надо быстрее догонять ведущего, который стремился встать на твоё место. Если его догнал, он продолжает водить, нет – бегаешь сам, пока кого-то не «засалишь». Или в «колечко». Молодежь всех возрастов (от 10 до 20) усаживается в рядок на завалинке, выставляют ладошки, сложенные лодочкой, а ведущий идет по ряду и каждому в ладошки как бы что-то подкладывает. Кому в ладони положено кольцо – никто не знает. Ходит он (или она) степенно, тщательно каждому будто бы подкидывая кольцо, чтобы никто не догадался, кому именно оно попало. Потом неожиданно скороговоркой: «колечко, колечко, выйди на крылечко!» Задача каждого – не выпустить счастливчика, ну, а проворонили, новый ведущий. И так до глубокой ночи, или до первых петухов! Романтика! и пожечь костры с молодежью. Толик являлся обладателем вожделения всех пацанов его возраста – мотоциклом «Иж». Изредка они с сестрой уезжали кататься, а я сидел на крыльце и ждал, чутко вслушиваясь в переливы мотоциклетных моторов. Один раз взяли с собой. По всей видимости, я скроил такую кислую мину, что Лида сжалилась. Сначала они посадили меня между собой, но я чуть не задохнулся между Толиковой спиной и Лидкиной грудью. Конкретно прижала, так как приходилось держаться за Толика, а он иногда слишком резко набирал скорость, так что хваталась покрепче, чтобы не свалиться. Пришлось пересадить меня назад. Я уцепился за Лидкину талию, она – за Толикову, и мы носились по проселочным дорогам, оглашая тишину позднего вечера ревом мотора. Это было просто восхитительно!

Проезжая деревню Раменки, вдруг заглохли. Неподалеку орала молодежь, доносились матюги и пьяные выкрики. Мы слезли с сиденья, и Толик начал лихорадочно дергать педаль стартера, подкручивая одновременно ручку газа. Не заводился. Голоса из темноты доносились всё ближе. Даже я своим десятилетним рассудком прекрасно понимал, что может произойти, если не успеем уехать до подхода местных.

– Гля, тёлка! – раздалось совсем рядом.

– Точно, ёмаё, тёлка! – В голосе кого-то невидимого неподдельная радость.

В этот момент мотоцикл затарахтел. Толик лихо вскочил в седло, Лида за ним, я так к ней прижался, будто влип, и мы рванули, виляя задом, в разрезаемую светом фары темноту.

– Стоять, бля! – донеслось сзади с улюлюканьем и матерщиной. «Удрали!» – промелькнула в голове веселая мысль.

Подъехали к дому. Толик заглушил двигатель, и стало удивительно тихо, даже в ушах зазвенело. С трудом слез с сиденья, разминая затекшие ноги. Не мудрено, ведь сидеть пришлось на самом краешке, как не свалился по пути, ума не приложу.

– Толь, – спрашиваю, – а где они в темноте корову увидели?

– Какую корову? – не въехал Князь (так его Лида звала за глаза).

– Ну, когда мы там остановились, кто-то крикнул «гля, тёлка!»

Лида сконфуженно отвернулась.

– Это им с пьяных глаз, видно, померещилось что-то! – хохотнул Толян. – Ну, до завтра! – он махнул Лиде и покатил мотоцикл к своему дому, вырисовывающемуся из темноты.

– А вы меня еще возьмете? – спросил я сестру, когда мы поднимались на родное крыльцо.

– Посмотрим на твоё поведение. Ой! – вдруг вскрикнула она.

На нашей скамейке кто-то сидел.

– Не боись, свои! – послышался знакомый голос. Обладательницей его оказалась Валентина, средняя дяди Володина дочка, родная племянница нашей бабули. У Владимира Сергеевича три дочери: старшая – Нина, моя крестная, была замужем и жила в Летово; младшая – Оленька – наша закадычная подружка. С этой задорной семилетней девочкой мы часто играли вместе. Валентина – весёлая, бойкая на язык девушка лет 19-ти, сидела на нашем крылечке с молодым человеком и застенчиво улыбалась.

– Гуляете? – почему-то спросила она, хотя и так было понятно, что мы гуляем.

– Да, – подтвердила Лида. Я проскочил в сени. Лида с ними поговорила и очень скоро прошла в горницу. Я еще минуты три – четыре подглядывал в дырочку, пытаясь понять, что это они там делают на нашем крыльце, будто не могли на своем посидеть. У дяди Володи целая терраска, сиди, хоть обсидись! Скоро это занятие наскучило, и я тоже ушел спать.

Дни проходили насыщенно. Утро начиналось довольно рано из-за мух. Ни свет, ни заря эти назойливые насекомые просыпались и начинали с жужжанием носиться по горнице. Это еще полбеды. Беда заключалась в том, что они были сильно кусачие. Залезаешь под одеяло с головой – жарко. Высовываешь голову, тут же начинают приставать и пребольно жалить. Покой можно было найти в «темнушке». «Темнушкой» называли отгороженное от сеней небольшое помещение, которое, по сути своей, представляло большую кладовку. Если не включать свет, то темень непроглядная, хоть ночью, хоть днем. Там стояли две кушетки, застеленные набитыми соломой матрацами, но на чердаке, куда из «темнушки» был свободный лаз, по ночам сильно верещал сверчок. В общем, везде засада.

Бабушка поднималась очень рано, когда еще только начинал брезжить рассвет. Молилась, стоя на коленях перед иконостасом и уходила на огород, заниматься прополкой. Потом готовила нам на квадратной сковородке завтрак. Если был какой-нибудь религиозный праздник, а они случались часто и с завидным постоянством, бабушка с утра или с прошлого вечера в церкви. Тогда завтрак готовила Лида. Ольга прибегала как раз к этому моменту, поэтому она почти всегда завтракала с нами. Пища была не хитрая: картошка жаренная с молоком, хлеб, дары огорода, типа огурцов и прочей зелени. Если не поленимся и сбегаем на зады, где начинался луг, можно было набрать за какие-то полчаса целый кулек луговых опят, которые мы называли простонародно «дристушками». Прозвание образовалось из-за того, что росли они обычно там, где коровы сбрасывали навоз. Идет буренка и на ходу какает, оставляя за собой длинные полосы. Вот такими же полосами «дристушки» и произрастали. Собирали исключительно шляпки. Вывалишь собранные шляпки опят на сковородку, которая нагревается на чугунной керосинке, кажется, целая гора, на ораву должно хватить. Ужаривается эта гора до состояния кучки, хоть за новой порцией беги – на двоих мало! Вкуснятина неимоверная!