Виктор Улин - Денис Артемьевич Владимиров

« Dionisius ».

Мальчишкой я не задумывался о том, что означает это имя ab origin . Только листал книгу, где на каждой странице были изображена фрау с прическами « валиком » и ногами, плохо видными из-под длинных приталенных юбок.

Позже я узнал, что имя « Денис » расшифровывается как « склонный помогать другим » – это Владимиров оправдал на 200 процентов.

И, кроме того, греческий бог виноделия Дионис иногда представал в иной ипостаси – был Бахусом, то есть богом пьянства.

Последняя трактовка кажется мне 1 000 раз верной, а тему я раскрою в следующих главах.

Владимиров был для меня таким же атрибутом детства, как сосед по лестничной площадке дядя Анвар (Анвар Исламович Мансуров) или молочница тетя Лена, каждый день сидевшая у бочки перед гастрономом через дорогу.

(Написав это предложение, осознал, что само слово « гастроном » сейчас покажется непонятным большинству молодых читателей… хотя вряд ли эту книгу станут читать молодые.)

Не виденный никогда в жизни…

(Или, возможно, виденный бессознательно году в 1960-61-м, во время одной из поездок на родину бабушки под город Череповец при ленинградском транзите.

В ту пору, когда мы познакомились с Миланой, дочерью Игоря Николаевича и Елены Александровны Максимовых.

О чем в 1984 году, на банкете после защиты моей диссертации, завкафедрой математической физики матмех факультета ЛГУ профессор Нина Николаевна Уральцева напомнила на радость всем:

– Виктор с Миланой – одногоршечные брат и сестра!

И была права.)

Не имев осознанного образа, Владимиров был « дядей Денисом ».

Как « тетями » и « дядями » оставались все взрослые, вызывавшие симпатию и уважение.

Например, « дядя Саша » – народный художник БАССР Александр Данилович Бурзянцев, муж маминой одноклассницы (и тоже математика) тети Литы; « дядя Ахмет » – упоминавшийся старый дедов друг А.В.Янгуразов (сидевший в 1937 и выпущенный после письма Сталину, отправленного на волю в мундштуке папиросы « БеломорКанал »…) И даже мамин дядя, брат моей бабушки Серафим Александрович Хабаров, проходил как « дядя Сима ».

« Дядя Денис » находился в разряде добрых персонажей – как Буратино, Чиполлино, мышонок Пик или медвежонок Егорка.

Тому было много причин.

Я родился в 1959 году, мама защитила диссертацию в 1961-м. После окончания аспирантуры она регулярно ездила в Ленинград. Сначала к своему научному руководителю профессору Николаю Андреевичу Лебедеву (1919-1982), потом по делам, связанным с процессом получения документов. И общалась с сокурсниками-ленинградцами, от которых ее отделяло еще немного лет: Тасей Тушкиной, Леной Быковой-Максимовой и, конечно, Денисом Владимировым.

Мама продолжала летать в Ленинград и позже. Часто, привозя новую немецкую модель самолета или красивую книжку с фотографиями животных, говорила, что это « от дяди Дениса ».

Про Владимирова мама мне и рассказывала – чем дальше, тем чаще вспоминая матмеховские годы.

(Одним из первых впечатлений о матмехе ЛГУ оказался мамин рассказ о женщине, которую звали

Изида Пантелеймоновна Пипунырова.

Не помню, кем она была; кажется, работала в деканате – осталась лишь секвенция И – О – Ф, подобной которой я не знаю.)

В годы учебы мама была полностью счастлива.

У нее имелось будущее: любимая математика, любимый матмех, любимые преподаватели (например, Григорий Михайлович Фихтенгольц (1988-1959)), любимые сокурсники, любимый жених (мама упоминала его как « Геню », только я не удосужился уточнить, был он Геннадием или Евгением, и не помню фамилии).

И был верный друг Денис, какие выпадают далеко не каждому.

Вырастая сиротой, я долгое время не ощущал материальной ущербности: став доцентом Башгосуниверситета, мама зарабатывала хорошо. Да и дедушка еще какое-то время оставался начальником, потом получил персональную пенсию союзного значения (установленная единожды в размере 140 рублей и не подлежавшая индексации, к концу жизни она стала скромной, но в 60-е годы была солидной). Но тем не менее Денис Артемьевич, оправдывая трактовку имени, никогда не упускал случая послать мне маленький подарок.

Ведь, тонкий и глубокий как никто, он знал, что материальное остается материальным, а живое человеческое участие порой стоит больше прочих благ.

По маминым рассказам (и по его подаркам) Денис Артемьевич Владимиров представлялся мне…

Кем он представлялся тогда, сказать трудно.

Сейчас (обращаясь к визуальной параллели с актерами) я понимаю, что видел маминого сокурсника в образе… На самом деле ни в каком образе я его не видел, он был слишком велик.

У мамы в Ленинграде имелись старые друзья Брускины: Итта Хаши-Гиршевна (потерявшая руку в 1 мировую войну и носящая странное отчество потому, что паспортистка неправильно переписала составное имя отца « Хаим-Гирш »), ее незамужняя младшая сестра Рива и совсем младшая Перла с мужем Давидом Юдовичем.

Они жили на улице Декабристов, летом 73-го (как всегда) отдыхали в Сестрорецке, и мы остановились у них. У Брускиных имелся старенький черно-белый телевизор, показавшийся мне небывалой роскошью. Моя радикальная бабушка, ведомая идеей о вредности телевидения, не позволяла купить аппарат вплоть до моего 10-класса. Хотя сейчас я понимаю, что тем самым она принесла пользу: вместо просмотра глупых сериалов о 4 собаках и 1 танкисте я прочитал 50 томов Большой Советской Энциклопедии синего « сталинского » издания (с вырванным портретом и допечатанной вставкой в том, куда пришелся Лаврентий Павлович Берия).

Прилетев и еще не побывав у Владимировых, по вечерам мы жадно смотрели все возможные передачи.

В 1973 году впервые показывали « Семнадцать мгновений весны ». Насколько помню, им угощали советского зрителя с интервалом в несколько дней; приступили мы в Ленинграде, кое-что из середины видели на обратном пути в Москве у двоюродного деда, полковника инженерных войск Никанора Андреевича Барыкина (телевизор был цветным, но фильм имел монохромный релиз…), а последнюю серию смотрели в Уфе у « дяди Бори » – соседа по площадке Бориса Алексеевича Климова.

Впрочем, вспомнил я эпохальный фильм в контексте этой книги лишь потому, что мама, увидев на экране пастора Шлага, закричала:

– Вылитый Денис!!!

Мой сложившийся образ сильно пошатнулся; я, кажется отождествлял Владимирова со Штирлицем.

(Хотя на склоне лет мне ясно, что Штирлиц, согласно актерскому жаргону – всего лишь « штаны » в красивом мундире.

А Шлаг – Вселенная, какой был и мой старший друг.)

О встрече с реальным Денисом Артемьевичем, состоявшейся через неделю, я напишу в следующей главе; сейчас возвращаюсь к своему доленинградскому детству.